— Привет, старина! — ухмыляется тот. Шериф оборачивается ко мне с горделивой улыбкой. — Я с каждым найду общий язык: с черномазыми, с латиносами, со всеми. На шести языках могу сказать: «В строй, мать твою!» Он берется за ручку Та жужжит и открывает перед нами дверь. Первым, кого я вижу, оказывается зек в розовой майке, поглощенный чтением «Источника».[24] На обеих руках у него вытатуированы слова «Weiss Macht». — Рубашку надень! — приказывает шериф Джек. Мы проходим по коридору в большую двухуровневую комнату. С каждой стороны квадрата — закрытые модули: зарешеченные камеры сверху, общие залы внизу. Напоминает эта тюрьма — как, впрочем, и все другие тюрьмы — человеческий зоопарк. Животные заняты своими делами: кто спит, кто ест, кто общается с собратьями. Некоторые меня замечают, другие игнорируют. Это, по большому счету, их последняя возможность выбора — что замечать, а на что закрывать глаза. Шериф Джек подходит к наблюдательному пункту, я жду у подножия лестницы. Двое чернокожих арестантов устраивают для меня персональный рэп-концерт: Я реальный гангстер, душою и телом, Каждый день на районе хожу под прицелом, Мочу ментов, не зная пощады, И все братишки мочилову рады. Меня засадили, такая непруха, Пришили ментяры реально мокруху. Братишки мои не дадут мне соврать: С двух лет по тюрягам привык тусовать. Так и живут у меня на районе: Сегодня ты дома, а завтра — на зоне. Справа от них старичок с каскадом седых волос пытается самыми изощренными жестами привлечь внимание надзирателя. Сквозь стекло его жестикуляция кажется хитроумным модным танцем. Шериф возвращается. — Есть хорошие новости, есть плохие. Хорошие — что твоего клиента здесь нет. — Где же он? — А вот это плохие новости, сынок, — улыбается шериф Джек. — Он в изоляторе. Дисциплинарное взыскание. Изолятор находится на третьем этаже, во втором блоке, в модулях А и D. Эндрю заранее узнает о моем приходе: у зеков нюх на юристов, мною уже пропитан весь тюремный воздух. Когда я подхожу к камере, он умышленно разворачивается ко мне спиной. — Я не хочу говорить с этим человеком, сержант Дусетт, — сообщает он надсмотрщице. Та со скучающим видом смотрит на меня. — Он не хочет с вами говорить. Я не свожу глаз с его спины. — Ничего страшного. Потому что меньше всего на свете мне хочется знать, как его занесло в изолятор. Он поворачивается и меряет меня долгим взглядом. — Пустите его. Шериф Джек не уточнял, можно ли пускать меня внутрь, и я вижу, что надсмотрщица тоже об этом помнит. Если мы с Эндрю хотим побеседовать как адвокат и подзащитный, то должны идти наверх, в конференц-зал. Наконец она пожимает плечами: задушат одного адвоката — будет другим пример. Дверь открывается со звуком, похожим на скрежет ногтя по грифельной доске. Я вхожу в тесную каморку, и дверь хлопает у меня за спиной. — 125 —
|