— Привет, это Крис. Ты где? Я смотрю через плечо на сливающиеся потоки машин. — Выезжаю на десятую трассу. — Не выезжай! — приказывает он. — Ты должен вернуться в тюрьму. У меня волосы встают дыбом. — Что-то случилось с Эндрю? — Насколько я знаю, с ним все в порядке. Но тебе только что пришло письмо от Эммы Вассерштайн. Она подала прошение, чтобы тебя сняли с должности адвоката Эндрю. — На каком основании? — Давление на свидетеля, — отвечает Крис. — Она считает, что ты манипулируешь Делией. Я швыряю телефон на сиденье и осыпаю его отборной бранью, когда раздается звонок: я совсем забыл, что Делия осталась на первой линии. — Ты больше ничего не говорила прокурору? — спрашиваю я. — Нет. Она пыталась, знаешь, прикинуться эдакой подружкой, но я на это не купилась. Сказала, что хочет встретиться со мной, но я отказалась. Она пыталась выкачать из меня информацию об отце. Я пытаюсь проглотить ком в горле. — И что ты ей сказала? — Что это ее не касается. И что если она пытается выудить информацию, то пусть обращается к тебе, как обращаюсь я. Вот черт! — А кто тебе звонил по второй линии? — Мобильный оператор предлагал новые услуги, — вру я. — Долго же ты с ними трепался. — Ну, у них много новых услуг. — Эрик, — спрашивает Делия, — а обо мне отец вспоминал? Я прекрасно слышу ее вопрос, прием отличный. Но я отдаляю трубку от уха и имитирую губами звук помех. — Ди, ты меня слышишь? Я проезжаю под какими-то проводами… — Эрик? — Я тебя не слышу! — выкрикиваю я и нажимаю «отбой», хотя она продолжает говорить. В прошении, поданном от имени Эммы Вассерштайн, Делию именуют жертвой. Каждый раз, натыкаясь на это слово, я думаю, как ей самой было бы противно так называться. Мы с Крисом и Эммой сидим в кабинете судьи Ноубла и ждем, пока он соизволит высказаться. Пока что эта громадная туша намазывает арахисовое масло на бутерброд с сыром. — Вы считаете меня толстым? — спрашивает судья, не адресуя вопрос никому конкретно. — Вы выглядите очень крепким человеком, — отвечает Эмма. — И здоровым, — добавляет Крис. Судья Ноубл замирает, держа нож на весу. — И щедрым, — брякаю я. — Размечтались, мистер Тэлкотт. Я вообще этого не понимаю: хороший холестерин, плохой холестерин. И уж точно, черт побери, не понимаю, почему я должен класть на хлеб всего четверть чайной ложки арахисового масла, когда мне хочется съесть нормальный бутерброд! — Он откусывает и кривится. — Знаете, почему мне все-таки удастся похудеть на диете Зоуна? Потому что ни один нормальный человек не станет жрать такое дерьмо! — Он тяжело, с присвистом вздыхает и поудобнее устраивается в кресле. — Я обычно не провожу совещаний в обеденный перерыв, но надо рассмотреть такой вариант, потому что тема вашего прошения, если честно, настолько неприятна, что у меня испортился аппетит. Если я буду получать по десятку таких прошений в день, живот у меня скоро станет как у Брэда Питта. — 120 —
|