|
«АДАМ И ЕВА, А НЕ АДАМ И СТИВ!» Это не воинственно настроенные, сумасшедшие люди. Протестующие хорошо организованы и ведут себя тихо, на них черные костюмы с узкими галстуками или скромные платья в цветочек. Они похожи на твоих соседей, твою бабушку, учителя истории. В этом, как по мне, они схожи с теми, кого пытаются опорочить. Я чувствую, как напряглась Ванесса. — Мы можем уехать, — бормочу я. — Давай возьмем фильм напрокат и посмотрим дома. Но прежде чем я успеваю рвануть со стоянки, я слышу, как меня окликают по имени: — Зои! Сперва я даже не узнаю Макса. В конце концов, когда я видела его последний раз, он был пьян и небрит и пытался объяснить судье, что нас необходимо развести. Я слышала, что он стал посещать церковь, куда ходили Рейд и Лидди, но, откровенно признаться, не ожидала, что он изменится так… радикально. На Максе был отлично сидящий костюм с черным галстуком. Волосы аккуратно подстрижены, а сам он чисто выбрит. На лацкане пиджака — крошечный золотой крестик. — Ничего себе! — восклицаю я. — Отлично выглядишь, Макс. Мы неловко пробираемся сквозь толпу, целуемся в щеку и отстраняемся друг от друга, опуская взгляд. — Ты тоже, — говорит он в ответ. У него нога в гипсе. — Что случилось? — спрашиваю я. Кажется невероятным, что мне ничего не известно. Что Макс получил травму, а мне никто об этом не сообщил. — Пустяки. В аварию попал, — отвечает Макс. Интересно, кто ухаживал за ним, когда он попал в аварию? Я спиной ощущаю присутствие моей матери и Ванессы. Я ощущаю их присутствие, словно жар от камина. Какой-то человек покупает билет на «Джилли», и протестующие начинают бунтовать всерьез: распевают псалмы, кричат и размахивают транспарантами. — Я слышала, что ты присоединился к церкви Вечной Славы, — говорю я. — Откровенно говоря, церковь стала частью меня, — отвечает Макс. — Я впустил Иисуса в свое сердце. Он произносит это со сверкающей, белозубой улыбкой, с какой сказал бы «Сегодня вечером мне натерли машину полиролью» или «Думаю, на ужин я хочу что-нибудь из китайской кухни» — как будто это часть обыденного ежедневного разговора, а не заявление, которое делаешь, предварительно все хорошо и всесторонне обдумав. Я жду, что вот сейчас Макс захихикает — раньше мы подсмеивались над Рейдом и Лидди из-за постоянно слетающих у них с языка восхвалений Господа, — но он остается серьезен. — Ты опять начал пить? — спрашиваю я. Это единственное пришедшее мне на ум объяснение, способное как-то объединить того мужчину, которого я знала, с тем, кто сейчас стоит передо мной. — 89 —
|