Когда судья покидает зал суда, я поворачиваюсь к Анжеле. — Это хорошо, верно? Мы выиграли ходатайство? Но она настроена менее оптимистично, чем я ожидала. — Технически да, — признает она. — Но мне не нравятся слова судьи о невинных жертвах. Как по мне, попахивает предвзятым отношением. Мы замолкаем, когда к нам подходит Уэйд Престон и передает Анжеле лист бумаги. — Список ваших свидетелей. — Она просматривает документ. — Вы не переусердствовали? Он кровожадно усмехается. — Это еще цветочки, дорогая. В пятницу Люси опаздывает на занятие на пятнадцать минут. Я объясняю это тем, что мы перебрались в фотостудию на третьем этаже, — я и понятия не имела о существовании подобного кабинета. — Здравствуй, — приветствую я, когда она заходит. — Не смогла сразу найти, да? Люси молчит. Садится за парту, достает книгу и погружается в чтение. — Ладно, ты продолжаешь на меня злиться. Ты очень ясно даешь это понять. В таком случае давай об этом поговорим. — Я подаюсь вперед, мои руки зажаты между коленями. — Для пациента вполне естественно неверно истолковывать свои отношения с терапевтом, Фрейд даже называл это ключом, который может помочь найти корни недовольства человека, кроющиеся в его прошлом. Может быть, мы можем конструктивно взглянуть на причины, по которым ты хочешь, чтобы я была твоим другом? Как это характеризует тебя в настоящий момент? Чего ты сейчас хочешь? С непроницаемым лицом Люси продолжает листать книгу, это сборник рассказов Антона Чехова. — Занимаешься русской литературой? — высказываю я догадку. — Впечатляет. Люси не обращает на меня никакого внимания. — Я никогда не изучала русскую литературу. Слишком скучно. Мне с головой хватает того, что написано на английском. — Я тянусь за гитарой и наигрываю «Славянский марш», минорный набор нот. — Если бы мне довелось сыграть русскую литературу, наверное, получилось бы нечто подобное, — задумчиво говорю я. — Единственное «но» — нужна скрипка. Люси захлопывает книгу, бросает на меня испепеляющий взгляд и кладет голову на стол. Я придвигаю свой стул поближе к ней. — Если не хочешь говорить, что тебя тревожит, может быть, хочешь сыграть? Молчание. Я тянусь за джамбе, зажимаю инструмент между коленями и поворачиваю таким образом, чтобы она смогла на нем играть. — Ты так злишься? — спрашиваю я, легонько стукнув по барабану. — Или так? — Теперь я ударяю сильно, всей ладонью. — 228 —
|