|
В баре почти пусто, сегодня среда, послеобеденное время. А еще я перестала здесь бывать из-за большого плаката, который гласит, что по средам здесь поют караоке. Караоке, на мой взгляд, занимает ведущее место в списке величайших изобретений-ошибок, когда-либо совершенных человечеством, наряду с «Виндоуз Виста» и лаком, маскирующим лысину у мужчин. Караоке позволяет людям, которые обычно имеют смелость петь в стенах собственной ванной, когда громко журчит вода, выйти на сцену и обрести пятнадцать минут сомнительной славы. На каждое по-настоящему впечатляющее выступление, которое вам приходилось слышать в караоке, по всей видимости, приходится выступлений двадцать, от которых бегут мурашки. Но после четвертого выпитого за два часа бокала я чуть ли не вырываю микрофон из рук какой-то женщины средних лет с жуткой химической завивкой на голове. Я убеждаю себя, что поступаю так потому, что если она споет еще одну песню Селин Дион, то мне придется удавить ее шлангом, который тянется от бочонка с содовой, стоящего под стойкой бара. Но, вполне вероятно, есть еще одна причина, по которой мне хочется спеть: я точно знаю, что, когда пою, мне становится легче. Разница между тем, кто становится музыкантом, и тем, кто становится музыкальным терапевтом, очень проста — смещаются приоритеты: с того, что ты лично можешь извлечь из музыки, на то, что способны извлечь из нее с твоей помощью другие. Музыкальная терапия — это музыка без эго, хотя многие из нас продолжают оттачивать свое мастерство, выступая в коллективах или церковных хорах. Или, как в моем случае, распеваясь в караоке. Я знаю, что у меня хороший голос. И в этот день, когда все мои остальные таланты были поставлены под вопрос, чрезвычайно бодрит, когда тебе хлопают постоянные посетители бара и просят спеть на бис, когда бармен протягивает тебе стакан, чтобы собирать деньги. Я исполняю несколько песен Линды Ронстадт. Немного из Ареты Франклин. Потом из Евы Кессиди. В какой-то момент я иду в машину и приношу свою гитару. Исполняю несколько авторских песен, разбавляя их песнями Мелиссы Этеридж и версией «Дней славы» Брюса Спрингстина для акустической гитары. К тому времени, когда я начинаю «Американский пирог», мне уже подпевает весь бар и я совершенно не думаю о Люси Дюбуа. Я просто не думаю. Точка. Я позволяю музыке нести меня, быть мною. Я словно звуковая нить, которая проникает в каждого присутствующего в зале и крепко связывает нас вместе. Когда я замолкаю, все аплодируют. Бармен придвигает мне еще один джин с тоником. — 103 —
|