|
Я рванулся, он меня схватил: - Я ж не деревянными плачу, я баксами?.. - Руку прими! - Эй! эй!.. Но я уже несся набережной мимо сырых от росы гранитных парапетов, безлюдных за ними прогулочных катеров... Сенатская была пуста. Дотащившись до маленьких пик ограды, я перемахнул на газон и уперся руками в скалу под Медным Всадником, которую приперли сюда с берегов Крондштатского залива, 13 бабушка говорила, что утес этот назывался «Гром», что Петр любил на него всходить. Вздыбленный Императором зеленобрюхий конь заносил надо мной копыта с такой яростью, будто служил в конюшне МВД. Вытряхнув камЕщёк из левой полукеды и затянув ее наново, я поднял глаза на битюга, на брюхо с венозной расщепленной молнией, на втянутое мощно естество… PETRO primo… CATHARINA secunda… MDCCLXXXII… Никогда не хватало терпения расшифровать эту римскую цифирь, но бабушка научила... 1782… И вдруг меня прорвало. Рыдая, упал на колени, прижался к светлому граниту и дал себе волю. * За перстни на разбухших пальцах патологоанатом предлагал мне три тысячи, потом и пять, но я кремировал бабушку вместе с фамильными брильянтами и похоронил пепел на Охтенском среди других Спесивцевых. Вот и все. В конце июня получил аттестат зрелости с медалью - увы, только Серебряной. «Четверку» поставили мне по истории СССР. - Куда теперь? – спросил за пивом Вольф. Москва! Как много в этом слове - особенно для петербуржца. Так много, что произнести при Вольфе я не мог. Тем более, что именно он, через дружков-букинистов 14 вышедший к Фрейду, впервые представил мне «спор» двух столиц в свете отношений садо-мазохистской пары… - В МГУ. Он схватил себя за вьющийся загривок, посмотрел в окно на освещенный неоном Невский. - Далековато... - От чего? - всего лишь ночь езды. - От красной нитки. Рвануть эту «нитку» стало наваждением нашего местного литературного андеграунда, чему, помимо рвения Смольного, который в своем подло-провинциальном стремлении угодить, намного превосходил Кремль в «правизне», способствовал географический фактор: Финляндия под боком и частично даже внутри границы, отодвинутой после финской войны, на которую в моем возрасте так рвался мой отец. Но близость, конечно, мнимая – как мнимо все в этом Ленинграде. Задуманная только для того, чтобы мы не забывали злорадную пословицу: - Близок локоток, а не укусишь. - Оттуда тем более. - Зато заведение пристойно называется. Ломоносов все- таки не Жданов. - Думаешь, там сахар? Не отговаривая прямо, not in his line,? приятель напомнил о судьбе московских «декабристов». За — 7 —
|