|
Вдохнул, задержал дыхание, и - ударил глотком по пищеводу. Вторым. Третьим. Как расплавленным свинцом залил себя натощак - и вернул бутылку. Страдальчески кривясь, хоть и был с виду железный, шофер размеренно задвигал адамовым яблоком, глотая зло местного производства. Потом мы спрыгнули в грязь. Он спустился к речке, а я, взявшись за изъеденные до трухи перила, оттер о нижнюю поперечину мостика подошвы своих шведских сапог. Шофер мучился над дымящейся водой. Мочил голову, пил, постанывая. Потом выбрался ко мне, облокотился. Закурил. 334 - Перитонит... это чего? - Воспаление брюшины. - Часом раньше, они мне сказали, довез бы - была б жива. Но по колдоебинам этим какие ж скорости? Пытка одна. - Мучалась сильно? - А ты думал? Как мел была. Но не кричала. Стеснялась, понял? Городская... Эх, да чего там! Погубил я девчонку. - Не ты. - Кто ж как не я? Я... Черная вода выносила из-под моста алые кленовые листья. Покрасовавшись, они растворялись в мглистом тумане. Медленно, как во сне. Смутное стояло утро. Было красиво и глухо. - Уеду я, - возобновил он тему эскапизма. - Куда, спросишь? В западном направлении. Я ж в ГДР служил, понял? К прибалтам подамся. В Эстонию! Там, говорят, культурно. Вот только мать схороню и... Ладно! - Он сплюнул окурок. - Идем, студент, колотиться еще порядком. И снова пошел лес, разбегаясь по обе стороны растресканного, забрызганного грязью лобового стекла. Чем дальше, тем паршивей была дорога, но, захмелев натощак, я сделался бесчувственным. Как под анестезией. Потом лес кончился, открылось низкое серое небо над огромным картофельным полем, по ту сторону которого чернели избы. Десятка полтора. Жались к каемочке леса. Ловя шишак рычага, чтобы сбросить скорость, шофер процедил: 335 - Вот они, Райки... Заметив нас, работавшие на поле горожанки уронили свои мотыги и бросились туда, куда мы подъезжали, - к навесу над грязными мешками с картошкой. Остановившись, шофер размял папироску. - Ну, что я им скажу, а? - Он закурил и пошел затягиваться, как перед расстрелом, с нарастающей жадностью... - Раз, помню, на учениях Варшавского договора поляк один под наш Т-54 попал. Так тоже было довольно тошно. Но не так: тот все же солдат был, а тут?.. Мать твою перемать! Божий мир! - и высадил плечом дверцу. Я остался в кабине. Сидел и смотрел с высоты, как женщины разом остановились, как медленно, втягивая голову в плечи, подходил к ним шофер. Горожанки все были одинаковы - грязные резиновые сапоги, спортивные трико, ситцевые поверх юбчонки. Среди осунувшихся, — 159 —
|