Средний пол

– Все еще болит? Господи, да прими же ты аспирин.

– Уже приняла, – отвечает мама. – Ничего не помогает.

Потом я различаю имя брата, и отец бормочет что-то невнятное. Потом снова Тесси:

– Калли меня тоже тревожит. У нее до сих пор не начались менструации.

– Но ей же всего тринадцать.

– Ей уже четырнадцать. И посмотри, как она вытянулась. По-моему, с ней что-то не в порядке.

Пауза, а потом отец спрашивает:

– А что говорит доктор Фил?

– Доктор Фил! Ничего он не говорит. Надо ее показать кому-нибудь другому.

Журчание родительских голосов за стенкой, которое на протяжении всего детства наполняло меня чувством покоя и безопасности, теперь становится источником тревоги и беспокойства. Поэтому я заменил его на мраморные стены, в которых отдавался лишь звук капающей и спускаемой воды и мой собственный голос, произносящий вслух строки из «Илиады».

А когда мне надоедал Гомер, я начинал читать настенные надписи.

И это было еще одной из привлекательных черт этого места. Стены умывалки были покрыты граффити. На верхних этажах висели бесконечные ряды лиц бывших учащихся. Здесь, внизу, в основном были изображены тела. Синими чернилами были нарисованы маленькие мужчины с гигантскими фаллосами и женщины с огромными грудями. А кроме того разнообразные пермутации: мужчины и женщины с миниатюрными пенисами. Это было постижением того, что есть и что может быть. Эти корявые гравюры на мраморе изображали тела, которые разрастались, совокуплялись и видоизменялись. И все это сопровождалось шутками, напутствиями и признаниями: «Я люблю секс», «Пэтти К. шлюха». Где еще такая девочка, как я, скрывавшая от всего мира то, что она не в состоянии понять саму себя, могла чувствовать себя более уютно, как не в этом подземном царстве, где люди писали то, чего они не могли сказать, и признавались в своих самых постыдных желаниях?

Таким образом, той весной, когда расцвели крокусы, а директриса начала высаживать на клумбы нарциссы, Каллиопа ощутила, что в ней тоже что-то набухает. Ее собственный смутный объект, который не только нуждался в уединенности, но и регулярно приводил ее в подвальную умывалку. Чем-то он напоминал только начавший распускаться крокус. Розовый стебелек пробивался сквозь свежий темный мох. Однако в этом цветке было что-то странное, так как он в течение одного дня по нескольку раз менял времена года: то для него наступала зима, и он спал в подземелье, а через пять минут он уже начинал шевелиться, разбуженный своей личной весной. Сидя в классе с учебником на коленях или направляясь домой в машине, я вдруг ощущал, как между ног у меня начиналась оттепель и все покрывалось влагой, испуская насыщенный торфяной аромат – внезапное зарождение жизни под юбкой в тот момент, когда я делал вид, что зубрю латинские глаголы. На ощупь этот крокус иногда был мягким и скользким, как червяк, а иногда твердым, как корешок.