|
Медленно и осторожно он повернулся на бок и протянул скованные руки к паху, как можно ниже. Само по себе то, что руки были близко к больному месту, уже успокаивало. В окошке люка брезжил молочно-белый свет. От досок пола исходил щекочущий ноздри острый запах пыли. Постоянно непрекращающийся звук – поскуливающий стон – был настолько неотвязным, что приобрел некую материальную форму – сбитой машиной собаки, брошенного на землю пальто, – и этот звук был им самим. Он не знал, какой день наступил, ему уже было все равно. Страдания сделали его безразличным к таким вещам. Дня него реальными были только боль и необходимость избавиться от нее. Иногда, когда он забывался после приема кодеина, его посещали разные люди. Может, во сне, а может, это были галлюцинации. Собственно, какая разница? Первой к нему пришла Бриджит. Она села слева от него, лицом к двери, вытянув ноги под прямым углом, сложив руки на коленях. На ней была свободная, бледно-голубая футболка, которую он ни разу еще не видел. Ее волосы были, как обычно, стянуты на затылке розовато-лиловой бархоткой. Он наблюдал, как она согнулась, коснувшись лбом правого колена, потом выпрямилась и вскинула вверх правую руку. Эти движения выглядели свободными, плавными, как будто она не отдавала себе отчета в том, что делает. Взгляд ее темных глаз был устремлен вдаль. «Наше время почти истекло», – сказала она. Он почувствовал, как сжалось сердце. Что она имеет в виду? «Ты и я… – сказала она, как будто прочитав его мысли, – наше время вместе». «Нет, – воскликнул он, – ты ошибаешься! – у него пересохло в горле. – Тебе только надо подождать, пока я выберусь отсюда. Подожди, когда я освобожусь». Она подняла обе руки и поправила бархотку, потом повернулась к нем)'лицом. В ее глазах не было ничего кроме равнодушия. У нее был взгляд человека, который незнаком с ним, который никогда его не встречал. «Ты никогда не будешь свободен», – сказала она. «Буду», – ответил он, хотя вдруг сам в это не поверил. Бриджит отрицательно покачала головой и опять устремила взгляд вдаль. «Нет», – произнесла она. Он отвернулся, не в силах найти опровержение ее словам. А когда опять обернулся к ней, ее уже не было. Через некоторое время, уже в середине ночи, появилась его семья – мать и отец, оба еще молодые, лет пятидесяти; и его брат Эдвард, который работал в банке в Токио. Отец и брат были одеты в приличествующие визиту одинаковые серые костюмы, а на матери была плиссированная юбка и вязаная кофта на пуговицах. Ему часто говорили, что он пошел в мать, хотя он сам этого не замечал. Ну может, только цветом и разрезом глаз, которые у обоих были карими с приподнятыми вверх уголками, что придавало им немного славянский вид. Она с любопытством тянула шею, все еще стройную, пытаясь заглянуть во все уголки комнаты. — 44 —
|