Карлики

– Ни за что бы не подумал, что ты на такое способен, – сказал Лен.

– Нет, – сказал Пит, – у этой унитазной культуры все‑таки есть свои границы. Быть хранителем в музее литературного дерьма – это не главная цель в жизни. Взять, например, того же Иисуса Христа – он‑то знал, что делал, и знал, что дело это стоящее.

– Красивое платье, Вирджиния, – сказал Лен, вставая.

– Ты что, его раньше не видел?

– Откуда?

– Это Пит сшил.

– Да, удачно получилось, я имею в виду платье, – сказал Пит.

Лен перегнулся через стол и пощупал ткань на плече.

– В самом деле отличный материал.

– В магазине брал или на складе? – спросил Марк.

– На складе, по оптовой цене. Я там знаю одного парня.

– Ну и почем в розницу продаете? – сказал Лен.

– Распродажа еще не началась, – сказала Вирджиния.

– А может, поставите на линию и можно будет купить копию у «Маркса и Спенсера»?

– Нет, с материалом действительно повезло, – сказал Пит. – Я сейчас кое над чем другим работаю.

– И что же это? – спросил Марк.

– Нижняя юбка.

Пит и Марк закурили от одной спички, наклонившись друг к другу в креслах.

– Слушай, Марк, а когда ты на работу‑то устраиваться собираешься?

– Пока еще не собрался.

– И откуда ты деньги берешь, хотя бы на карманные расходы? Давай, выкладывай. Знаем мы, какие у тебя сбережения, ты их давно уже проел.

– У меня есть одна герцогиня на Хановер‑Сквер.

– Старая или молодая? – спросила Вирджиния.

– Она прикована к постели.

– Кто бы сомневался, – сказал Пит.

– На самом деле, – сказал Марк, – это мое самое сокровенное желание. Это единственный способ существования.

– Tы себя‑то не обманывай. Какой, в конце концов, из тебя жиголо, – сказал Пит. – Жиголо должен хранить верность своей содержательнице и быть довольным судьбой. А ты точно попадешься на том, что станешь клеиться к кухарке или горничной, и это будет твоя роковая ошибка. Работа, или, если хочешь, судьба, жиголо требует дисциплины и увлеченности своим делом. В каждой профессии есть своя этика. Настоящий жиголо, да будет тебе известно, Марк, хочет в жизни только одного: жить так, как он живет, до конца своих дней и быть похороненным в любимых шелковых брюках. А ты – ты не способен, ухватив кусок пирога, спокойно сесть и доесть его.

– А что, может, ты в чем‑то и прав.

– Признайся честно, ты за свою жизнь хотя бы день по‑настоящему проработал?