Через какое-то время его рука поднялась и погладила меня по щеке. Я хотела, чтобы все так и продолжалось. Без разговоров, только это вот поглаживание. Хоть целую вечность. Его пальцы подобрались к пластырю, которым была заклеена рана у меня на голове. Линус забеспокоился и стал спрашивать, как я себя чувствую после сотрясения мозга. Сильное оно было или не очень. Я сказала, что сотрясение было среднее. И что все скоро пройдет. — А рана? Заживает? Я кивнула и почувствовала ком в горле — от счастья, что он беспокоится о моей голове. — Слишком много вокруг паршивого! — сказал он. — Поганого! Гадкого! — Пожалуйста, не кричи, — промямлила я. — Прости — я не подумал о твоей голове… Я кивнула и снова прислонилась к нему — было так приятно прильнуть ухом к его джемперу. Мне захотелось спать, уткнуться в него и спать, спать. — Что ты будешь делать летом? — спросил он. — Придется ехать к папе, в Мальмё… когда начнутся каникулы… — зевнула я. — Долго тебя не будет? — Неделю, наверное… а что? Он не ответил, а поцеловал меня. Сначала совсем немного, но потом наши языки очнулись и тоже захотели целоваться. Сперва было немного странно, что у меня во рту чей-то язык, раньше со мной такого не было. Но через некоторое время это совсем перестало казаться странным. 26. Больше никогдаНо на первой неделе каникул я не поехала к папе. Было решено, что я поеду к нему в конце июля. Сначала Зак должен был пожить в папиной семье один. Я боялась, что его решат отправить туда навсегда, этого бы я не вынесла. — Я, наверное, просто буду встречаться с ним почаще, — уклончиво ответил Зак, и мне показалось, что ему не хватает папы. Что он скучает по нему гораздо больше, чем я. За два дня до отъезда Зака я получила письмо. Это было целое событие, ведь я не так часто получаю почту. Письмо было от Альфреда. Он звал меня в Эскильстуну посмотреть на его номер с велосипедом. «Я тренировался все время, с тех пор как мы уехали, и хочу узнать твое мнение. Надеюсь, Глория приедет с тобой. Вот деньги на билет. Мари и Софи, которые ухаживают за лошадьми, говорят, что ты можешь спать в их вагончике, если хочешь. Там много места». Мама читала, заглядывая через плечо: я услышала ее смех. — Хорошо, мама? Я хочу, правда! Она обняла меня, и я поняла, что это означает — можно ехать. Через секунду я уже спускалась по лестнице, размахивая письмом. Мне пришлось довольно долго ждать, пока Глория добредет до двери. Я несколько раз крикнула через почтовую щель, чтобы она меня впустила. После выписки из больницы она была не очень-то бодрой. Не хотела гулять, не просила мой велосипед, ничего. Поэтому мне так хотелось показать ей письмо и взбодрить ее. Как витаминной инъекцией. — 79 —
|