— Что включить? — То, что нравилось Глории. В этой часовне хорошая стереосистема? Женщина вздохнула и сказала, что магнитофон надо будет принести заранее. — Ну что ж, — заключила она. — Ну что ж, сделаем так. Когда я выходила, мне показалось, что где-то в воздухе раздался смех. А может, это были ласточки. Мы с мамой и Заком поднимались по ступеням часовни, шел дождь. Я удивилась, что Зак пошел с нами — он же совсем не знал Глорию. — Я хочу, — заявил он. Когда мы вошли, то увидели зажженные свечи у алтаря. И вокруг гроба. Он был белый, а на крышке лежали красные, белые и голубые цветы. В одном углу я увидела спину Линуса. Стоя на коленях, он возился с проводами стереосистемы. Мы сидели в первом ряду: там можно было не думать о пустых скамейках позади нас. Часовня должна была наполниться печальными звуками трубы, но пока было тихо. Линус посмотрел на меня и покачал головой. Я улыбнулась ему. Он не виноват, что с этой старой стереосистемой не случилось чуда. — Все равно красиво, — прошептала мама. — Не расстраивайся, Янис. Сейчас Глория слышит ту музыку, которую хочет слушать. Огонь свечей трепетал в тишине, цветы источали аромат, который наполнял всю часовню. В эту минуту на гравиевой площадке перед часовней затормозил автомобиль. Потом послышался звук трубы — именно та мелодия, которую предложил Альфред и которой, как он думал, обрадовалась бы Глория. Двери часовни открылись. На белом лице Альфреда чернели глаза. Он шел по проходу в костюме клоуна, ботинки разевали пасть при каждом шаге. Альфред остановился у гроба Глории. И все это время играл на трубе так, что казалось, купол вот-вот раскроется и впустит небо. Лишь когда Альфред доиграл и опустил трубу, я снова смогла дышать. Когда священник попрощался с Глорией и каждый из нас обошел гроб, Линусу удалось запустить стереосистему. А когда гроб опустился под пол, послышался топот диких лошадей в степи. Женщина в черном костюме распахнула двери, ведущие в сад, на луга. Наверное, чтобы лошади вырвались на свободу, а не метались, перепуганные, в часовне. Мы все стояли на гравиевой площадке перед часовней. Пели птицы. Пока мы были внутри, закончился дождь, и на деревьях засверкала листва. — Смотри, — сказала мама. Над кладбищем, лесом и домами — а может быть, надо всем миром — светилась огромная радуга. Мы пожали друг другу руки, и Альфред стал собираться, чтобы успеть к вечернему представлению. Но сначала он подвез нас всех домой. Мы теснились на сиденье. — 84 —
|