Может, они придумали такой хитроумный план, чтобы позлить меня? А папа приедет в последний момент и повезет меня к врачу. Мама тем временем допечет чизкейк — мое любимое блюдо, между прочим, — и мы устроим старый добрый семейный ужин с вареной кукурузой, яблоками в карамели и жевательной резинкой. Все эти блюда входили в список запрещенных, который висел у нас на холодильнике под магнитом с большущим крестом. И в кои-то веки все будут смотреть только на меня. Я присела за стол, застенчиво чиркая носком кроссовки по полу. — Амелия, — вздохнула мама. Чирк. — Амелия, я тебя прошу! У меня от тебя голова раскалывается. Четыре минуты пятого. — Ты ничего не забыла? Она вытерла руки кухонным полотенцем. — Да вроде бы нет… — Хорошо. А папа когда приедет? Она изумленно уставилась на меня. — Солнышко, — за таким милым обращением могла последовать только распоследняя пакость, — я не знаю, где твой папа. Мы с ним… мы давно уже… — Мне назначили прием! — выпалила я, не дав ей договорить. — Кто отвезет меня к стоматологу? Она на миг утратила дар речи. — Ты что, шутишь? — После трех лет мучений? Мне не до шуток. — Я встала и ткнула пальцем прямо в календарь. — Мне сегодня должны снять брекеты. — Ты не пойдешь к Бобу Рису! — сказала мама. Да, об этом я упомянуть забыла: единственный ортодонт в Бэнктоне, тот самый, к которому я всю жизнь ходила, по стечению обстоятельств был законным мужем женщины, на которую она подала в суд. Разумеется, из-за всех этих перипетий я пропустила пару приемов осенью, но этот прием я пропускать не собиралась. — Просто потому, что ты объявила крестовый поход против Пайпер, я должна ходить в брекетах до сорока лет? Мама устало коснулась виска. — Не до сорока лет. Только до тех пор, пока я не найду другого ортодонта. Боже мой, Амелия, у меня просто из головы вылетело… В последнее время, знаешь ли, жизнь у меня не сахар. — И у тебя, и у всех остальных жителей Земли! — выкрикнула я. — Знаешь что? Не вся планета вращается вокруг тебя и твоих желаний, и далеко не всех волнует, что ты несчастна из-за какой-то… Она отвесила мне пощечину. Мама ни разу в жизни меня не била. Даже когда я выбегала под колеса автомобилей в два годика. Даже когда я разлила жидкость для снятия лака на обеденный стол и испортила всю отделку. Щека, конечно, болела, но в груди было больнее. Сердце у меня превратилось в комок тонких резинок, которые рвались одна за другой. — 171 —
|