— Не исключено. Нам еще предстоит это выяснить. Шон так крепко сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев. — Но ее сердце… — Сейчас ее состояние оценивается как стабильное, хотя кардиопульмональный шок может повториться. Мы точно не знаем, как организм отреагирует на меры, принятые для спасения ее жизни. Я расплакалась. — Я не хочу, чтобы с ней опять это делали! Шон, я не позволю… Врача явно обескуражила моя истерика. — Вы можете подписать отказ от реанимации, он прикреплен к личному делу Уиллоу. Тем самым вы запретите врачам восстанавливать ее жизненные функции, если что-либо подобное произойдет вновь. В последние недели беременности я готовилась к самому худшему, но, как оказалось, понятия не имела, что такое «самое худшее». — Подумайте об этом, — сказал врач. — Может, — сказал Шон, — она и не должна быть здесь, с нами. Может, на то воля Божья… — А моя воля кого-нибудь интересует? — спросила я. — Я хочу, чтобы она жила. Я так ее ждала! Мои слова его уязвили. — Думаешь, я не ждал? В окно я видела покатый склон больничного двора, засыпанный ослепительным снегом. Белый свет резал по глазам, никто бы уже и не догадался, что всего пару часов назад над городом неистовствовала буря. Предприимчивый отец вынес своему сыну поднос из кафе, и мальчишка с хохотом покатился с горки, вздымая снежные брызги. Съехав, он помахал в больничное окно вроде моего, откуда кто-то, должно быть, за ним наблюдал. Наверное, его маму положили сюда, чтобы она родила ему братика или сестричку. Вполне вероятно, что она сейчас в соседней палате смотрит, как ее сын катается на подносе. «А моя дочь, — рассеянно подумала я, — этого никогда не сможет». Держась за руки, мы с Пайпер смотрели на тебя в палате интенсивной терапии. Через твои раздробленные ребра змеилась дренажная трубка, на руках и ногах по-прежнему белели повязки. У меня задрожали колени. — Ты в порядке? — спросила Пайпер. — Да что обо мне волноваться… Нам предложили подписать отказ от реанимации. Глаза у Пайпер поползли на лоб. — Кто? — Доктор Родс… — Он же ординатор! — Это слово она произнесла с таким отвращением, с каким могла бы обозвать его фашистом. — Он еще не знает, где у нас столовая, а тем более — как разговаривать с матерью, чей ребенок пережил сердечный приступ у нее на глазах. Ни один педиатр не предложит отказа, если у новорожденного не обнаружено необратимых травм мозга… — Я видела, как ее разрезают, — запинаясь, сказала я. — Я слышала, как у нее ломаются ребра, когда они пытались возобновить сердцебиение… — 10 —
|