|
— Я и так изображаю ее, Яннакос, я и сейчас ее изображаю, — сказала вдова, застегивая кофточку, для того чтобы показать, что она была расстегнута. — Неужели надо было, чтобы мне это архонт передавал? Этот скряга-паралитик — тьфу, черт его побери! Потому, говорят, что я белокурая… — Это совсем другое дело, Катерина, — сказал Яннакос, — совсем другое дело… Как тебе объяснить, ведь я и сам всего до конца не понимаю. Вот ты не будешь больше с Панайотаросом, а будешь с богом. Вот за ним ты и будешь следовать! Ты будешь духами обмывать ему ноги, будешь их вытирать своими волосами… Поняла? — Это одно и то же, глупый. Слушай, что я тебе скажу! Каждый мужчина, даже Панайотарос, на минуту тоже бог. Настоящий бог, это не пустые слова! Потом он снова опускается, становится Яннакосом, или Панайотаросом, или стариком Патриархеасом, впавшим в детство. Ты понял? — Убей меня бог, Катерина, если я понял… Конец света, как говорит старик Патриархеас. Обиженная вдова схватила ведро, с силой плеснула водой на порог и забрызгала ноги Яннакосу. Юсуфчик пошевелил ушами, словно и на них попала вода. — Эх ты, мужчина! — сказала Катерина насмешливо. — Бедняга, что ты можешь понять? Иди, путь добрый, желаю успехов в твоих делах — вот это ты понимаешь! Яннакос тронул палкой ослика, тот вздрогнул и пошел, а за ним зашагал хозяин, дожевывая свой хлеб, довольный тем, что избавился от вдовы. — Дай-ка я пройду сперва к попу, посмотрим, может быть, у него будет какое-нибудь дело ко мне; если с него не начну, будет он злой, как турок! «В первую очередь, говорит, ко мне, а потом к старостам; я представитель бога в Ликовриси!» Давай-ка лучше пойдем к первому волку, чтобы не иметь неприятностей. Обернувшись, он увидел Катерину, — с подобранным платьем, полуголая, она еще мыла порог. — Ну и сука! — пробормотал он. — Какими ногами, какими коленями, какой грудью наградил ее бог, чтобы искушать людей… Ой, несдобровать тебе, Манольос, если попадешь в ее когти! Так, разговаривая сам с собой, шел Яннакос, а тем временем поп Григорис в лиловой рясе, подпоясанной черным бархатным кушаком, с непокрытой головой, босой, ходил взад и вперед по двору, перебирая длинные четки из черного янтаря, подаренные ему епископом, и никак не мог прийти в себя от негодования. Робко подошла Марьори и поставила на каменную скамью, под виноградным кустом, поднос с кофе, сухари и кусок сыра — обычный утренний завтрак попа. Позднее, примерно через час, он съедал свою ежедневную порцию — два яйца всмятку, выпивал стакан вина, которое хранил для «возлюбленного», как он ласково называл желудок, и потом славил бога. — 53 —
|