|
Началось всеобщее смятение, у людей взыграла кровь, и, охваченные страстным порывом, они запели вместе с учителем греческие строфы: «Здравствуй, гордая Свобода! Острый меч в твоих руках…» Пророк Илья представился Манольосу клефтом[28] и партизаном в горах, обутым в башмаки и вооруженным самопалом. Манольос наклонился к своим друзьям. — Вы готовы? — Да! — ответили все трое. — Во славу бога, стань впереди! Они еще толком не знали, что хотел этим сказать Манольос, к чему они должны быть готовы, но каждый чувствовал в глубине души, что готов на все. Учитель наконец кончил петь и сошел с камня в страшном возбуждении; глаза старика Патриархеаса наполнились слезами, а поп Григорис простирал руки, благословляя паству, которая выполнила свой долг перед богом и могла теперь есть и пить. В эту минуту Манольос подошел к попу Григорису, поцеловал ему руку и попросил разрешения выступить. Едва празднично настроенные односельчане увидели Манольоса, они сразу же заволновались, вспомнили, что этот белокурый юноша недавно хотел отдать свою жизнь, чтобы спасти их. Радостный многоголосый гул приветствовал его. Но поп Григорис нахмурил брови. — Что ты хочешь сказать? — спросил он его. — Сумеешь ли ты выступить? О чем? — О Христе, — ответил Манольос. — О Христе? — смущенно переспросил поп. — Но это же мое дело! — Христос велел мне выступить, — настаивал Манольос. — А не посоветовал ли он тебе, что говорить? — саркастически заметил поп Григорис. — Нет, но он мне посоветует, как только я раскрою уста. Михелис сделал шаг вперед. — Дорогой отче, — сказал он, — Манольос хочет выступить перед земляками. Мы все, односельчане, просим тебя: разреши ему! Когда все село было в опасности, Манольос готов был отдать свою жизнь, чтобы спасти остальных. Он имеет право выступить. — Разреши ему, отче, — сказал тогда и старик Патриархеас. — Он хороший человек. — Он хочет говорить о том, чего сам не знает, — возразил поп Григорис. — Это не имеет значения, — вмешался тогда Яннакос. — Твоя святость все знает и просветит его. — Пусть выступит! Пусть выступит! — крикнул Костандис. Люди осмелели. Вскочил мясник Димитрос, поднялись парикмахер Андонис, дед Христофис, захлопали в ладоши, закричали: «Пусть выступит! Пусть выступит!» Поп Григорис раздраженно пожал плечами. — Хорошо! Хорошо! — сказал он. — Не галдите! Он неохотно положил руку на голову Манольоса. — 205 —
|