|
Юсуфчик вынул изо рта мастику, приклеил ее к колену и с чувством приложил правую ладонь к щеке. Раскрыл уже было рот, чтобы спеть амане, но ага поднял руку. — Постой, Юсуфчик! Пусть сперва сеиз протрубит. Повернулся к сеизу. — Открой дверь, — приказал он, — стань у порога и протруби как можно громче! Сеиз открыл дверь, поднял трубу и затрубил, как трубач к наступлению. — Хватит! — крикнул ага. — Теперь, мой Юсуфчик, спой наше амане! Раздался чистый, страстный голос. Капитан слушал, и песня отзывалась в его груди сладостной болью. «Дунья табир, руйя табир…» Жизнь и сон — одно и то же, увы, увы! Никогда прежде капитан не чувствовал, что настоящая жизнь и сон одно и то же… Значит, до сих пор он спал и ему снилось, что он — тот самый капитан, который появлялся в гаванях Белого и Черного морей, участвовал в войне 1897 года, был греком и христианином, а сейчас умирает… Нет, не умирает… Он проснулся, сон кончился, наступает рассвет. Он тихо протянул руку. — Спасибо, ага, только ты понял мои страдания! До свидания, Юсуфчик! Пусть никогда не растает твой ротик, пусть станет он рубином на земле! Ага расчувствовался и вытер глаза. — Иди же, капитан, и если я тебя называл когда-нибудь Спаномарией, то это только из любви к тебе! Извини меня и — в добрый путь! Он нагнулся и поцеловал капитана; их глаза наполнились слезами. — Да и я тоже не знал, что так любил тебя, дорогой ага, — тихо сказал умирающий. — Прощай! Так они расстались. На обратном пути ага повернулся к сеизу. — Протруби еще раз погромче, пусть услышит капитан и утешится… Пусть услышит село, и пусть все соберутся похоронить его! Падает один из столпов села! И поторопимся, ребята, — добавил ага, видя, что небо покрылось прозрачными летними облаками и на землю упали первые капли дождя, — я в парадной форме. И все трое почти побежали. Михелис шел им навстречу, держа в руках бумагу и чернильницу. — Как дела капитана, ага? — Хорошо, он спокоен, он чувствует себя лучше, чем мы, живые!.. Но все-таки поторапливайся! Старуха Мандаленья раскрыла настежь дверь. Она ждала попа со святыми таинствами, но вместо попа показался запыхавшийся Михелис. — Не торопись, мой мальчик, — сказала ему старуха. — Он еще держится, семь душ у умирающего… Пожалуйста, входи! Михелис вошел и закрыл за собой дверь. Капитан в изнеможении закрыл глаза, кровь снова потекла по лицу и по простыням. Старуха подошла, вытерла кровь и нагнулась к уху капитана. — 116 —
|