Философы с большой дороги

- на то, чтобы ее собрать, ушла вся жизнь. Вот эта-то потеря больше всего

страшит меня, когда я думаю о смерти.

Что ж, еще один повод для удивления.

Спускаясь к старой гавани, я перешел проспект - эту зону средоточия

окиси углерода, и тут моему взору предстал Юбер. Он стоял на краю тротуара,

у ног его лежала сумка, и он изо всех сил старался слиться с пейзажем. Я

решил составить Юппу компанию, резонно рассудив, что арест двух рецидивистов

вряд ли займет больше времени, чем арест одного.

Я почти достиг середины проспекта - вплоть до самого горизонта на нем

не было видно ни одной машины (кроме того, мне горел зеленый свет), - когда

какой-то рыдван, вынырнувший, скрипя тормозами и визжа покрышками, из

боковой улочки на скорости, которую можно описать как фатально

неблагоприятную для философов, едва не перечеркнул мое бытие.

Когда эта колымага замерла, меня отделяло от нее расстояние куда

меньшее, чем толщина полного собрания сочинений Эдди Гроббса. Точнее, будь

на ней еще один слой краски - и карьера одного из величайших потрошителей

банков оборвалась бы раньше времени.

Едва не сбитый машиной

Оказаться в положении человека, едва не сбитого машиной, - лучший

способ выяснить свое отношение к пребыванию в этом мире. Возможно, в самом

кочевом образе жизни - вроде моего нынешнего - есть нечто, притягивающее

автомобили, что тормозят в миллиметре от вашего тела, превращая вас в

автоматадора. Мне кажется, я бессчетное количество раз попадал в положение

человека, которого едва не сбил автомобиль. Со временем я обнаружил, что

организм отказывается как-либо на это реагировать: ни тебе интеллектуального

потрясения, ни адреналина в кровь. Пульс ровный, наполнение хорошее. Вы уже

покойник - ну и что?

На этот раз меня поразила собственная уверенность в том, что душа моя

не рассталась с телом. Давно не напоминавшие о себе чувства - самосохранения

и досады - вдруг вырвались на волю, и я напутствовал стремительно