|
– Девять часов, – объявила Энн Толбот, взглянув на свои часы па столе и вновь шлепнувшись на пропотевшую подушку. – Ты выбрал самое что ни на есть нелепое время. Спать слишком рано, опять одеваться слишком поздно. – Я выбрал? – Он сел рядом с ней. – У тебя брюшко отрастает. Точно как у Герберта, только совсем не такое большое. Но ведь ты моложе. И пахнешь. – Перевернулась лицом вниз, голос зазвучал приглушенно. – Мужчиной пахнешь. – Снова тропики. Все мы в тропиках пахнем. А Герберт, припомни, не только самим собой пахнет. Еще луком, сыром, какао. – Ох, заткнись насчет Герберта. Комнатка казалась низкой, кругом разбросана одежда, два пустых стакана, муравьи ползают по тарелке. В комнате рядом дребезжал портативный приемник, взорвался на хинди, утих до китайского лепета. Лампочка в сто ватт, голая, тепло освещала голые тела. – Грязноводиая дельта, – молвил Краббе. – Или, по выражению Жана Кокто, Kouala L'impure.[52] Слышишь. – На улице слышался вой, звон битого стекла. – Ну, пошли. Выпьем где-нибудь. – Где? В клуб нельзя, в «Арлекин» нельзя. В городе полно съехавшихся на конференцию директоров. Все нас знают. Меня наверняка. – Да. – Действительно, проходила конференция школьных директоров, внушавшая какое-то чувство вины. Энн, по мнению Толбота, навещала подругу, работавшую на малайском радио. – Ну, пойдем куда-нибудь. – Краббе хотелось выбраться из потной душной комнаты со смятыми серыми простынями. Оделись, и Энн, крася губы, сказала: – Признайся. Когда ты говоришь о любви, это лишь голос возбужденной плоти? – Частично. – Потому что я должна уйти. Больше не собираюсь с ним жить. Только ест, да к тому же и пьет. А потом превращается в одни волосатые руки. Я могу только в уборной закрыться. Нельзя провести остаток жизни в уборной. – Когда это было? – Часто бывает. Было вечером перед моим отъездом. – Бедняжка, – сказал Краббе, поцеловав ее в левое ухо. Она взглянула на него в зеркало. Без особенной теплоты. И сказала: – Вопрос вот какой. Что ты по этому поводу намереваешься делать? – Что намереваюсь делать? – Да, милый. Знаешь, у тебя есть определенные обязательства передо мной. Краббе в туго затянутом галстуке, в пляжном костюме, сидел на лишней кровати, утирал со лба пот. – Чего ты от меня хочешь? – спросил он. – Настанет пора, когда ему придется со мной развестись. Он знает. Не сможет бесконечно тянуть. Когда станет слишком позорным посмешищем, вынужден будет что-нибудь сделать. Задумается о своей драгоценной карьере. — 89 —
|