|
– Учителя были вами довольны, мистер Джаганатан? – Они мной были довольны, мистер Краббе. Знали, что я эффективно работаю, и часто говорили об этом. – Японцы эффективную работу ценили, не так ли? Плохо, Джаганатан, что вам никогда не понять наших настроений в то время. Мы стояли на линии огня, с любым готовые сражаться. Вряд ли последовали бы вашему примеру. Может, я ошибаюсь, но вряд ли. И теперь, если верх возьмут коммунисты, вы поступите точно так же. Все, что угодно, за чуточку личной власти. Меня от вас тошнит. – Мистер Краббе, я не потерплю таких слов в своем доме. Уходите сейчас же. – О, ухожу. Только, если хотите драться, Джаганатан, пожалуйста, черт побери. Я тоже драться умею. – Я не стану драться. Исполню свой долг. Размножу вот эти статьи, раздам штатным сотрудникам. Увидят, кто вы такой, и больше не станут сотрудничать с вами. И родителей соберу, они тоже узнают. Отныне у вас будут одни проблемы, Краббе, ничего, кроме проблем. Краббе поднял брови. Джаганатан впервые обратился к нему без непременного титула «мистер». И усмехнулся. – Позвольте напомнить, что вы разговариваете с директором, мистер Джаганатан. – Недолго им останетесь. – Достаточно долго, мистер Джаганатан. – Краббе осторожно пробрался между вертевшимися детьми к дверям. Пес снова на него огрызнулся. Он на сей раз огрызнулся в ответ. Ошеломленная собака спряталась в ящике из-под сахара, служившем конурой. Черный ребенок таращил глаза и сосал палец. Медленно возвращаясь домой, Краббе думал не о войне, объявленной Джаганатану, а о своей юности, столь нежданно явившейся на тех детских страницах с запахом старых яблок. Сердце опять екало от потрясающих воспоминаний о ней, выскочивших перед ним из напыщенной неосведомленной статьи. Он ее видел, чуял, трогал темные завитки над белой шеей, обнимал. И почти не разглядел «ягуара», ехавшего по другой стороне окаймленной пальмами дороги. Это был Хардман, с ним отец Ласрорг. Оба мрачные. Священник не поздоровался, устремляясь вперед, осторожно держа что-то, как бы боясь расплескать. – Я хотел тебя видеть, – объявил Краббе. – Мне пришлось скушать чертовски горькую пилюлю. – Не сейчас, – шепнул Хардман. – Дело важное. – У меня тоже важное. Какого черта ты шепчешь? – Тише. Не видишь, что тут у него? Где живет Махалингам? – Махалингам? – Ну, знаешь, – нетерпеливо пояснил Хардман, – больной учитель. Он умирает. Хочет уйти с миром. Послал за Жоржем. — 82 —
|