|
- На память. Иван развернул: это были портреты команды, еще вчера висевшие возле конторы. Скуластые лица сурово глядели вдаль. Потом они с помощником спустились в моторное отделение и долго возились, регулируя двигатель. Закончив, отогнали катер к затопленной барже и пошли в столовую, потому что Еленка уехала со стариками покупать долгожданную телку. В столовой было шумно. Потолкавшись в очереди, долго блуждали с подносами, выискивая свободный столик. - Иван Трофимыч! А Иван Трофимыч!… Из угла махал незаметный морщинистый мужичонка неопределенного возраста, одетый в старенькую рубаху, аккуратно застегнутую до самого горла. У ног его лежал ватник, в швы которого навеки въелась древесная пыль, и большой ящик с плотницким инструментом. - Здорово, Михалыч, - сказал Иван, подходя. - Что-то давно не виделись. - На запани работал, - очень радостно объявил Михалыч, торопливо глотая второе. - Ты садись, Трофимыч, а я стоя похлебаю: стоя-то скорее выходит. Он вскочил было, но Иван нажал ему на плечо и усадил на место. - Успеется, Михалыч, жуй не спеша. Дома-то все в порядке? - Слава богу, Трофимыч, слава богу. И корова справная, очень справная коровка попалась, так что не внакладе я оказался. Он торопливо подхватил последний кусок и встал, освобождая Ивану место. - Игнат Григорьич телка покупает, слыхал? - спросил Иван, садясь. - Козу-то Машку продали они. - Стало быть, сенцо понадобится, - понизив голос, сказал Михалыч. - А понадобится - так ты, Трофимыч, мне свистни. Я теперь тут работаю, при мастерских: свистни, и я враз прибегу. Я на косьбу гораздый, не гляди, что мослы рубаху рвут. Семижильный я, Трофимыч, право слово, семижильный! - Может, и свистну, Михалыч. Как шкипер скажет. - Тебе, Трофимыч, всегда - с дорогой душой. В полночь-заполночь дочку родную отдам. - Вот и столковались! - улыбнулся Иван, пожимая Михалычу руку. - Жене поклон, Михалыч. Заходи. Михалыч ушел, волоча тяжелый ящик. К этому времени стол освободился, Сергей расставил тарелки и отнес поднос к раздатке. - Смешной мужик, - сказал он, воротясь. - Тихий, - улыбнулся Иван. - Тихий да невезучий - горемыка, словом. А плотник - золотые руки. Прямо артист. - Глядел на тебя, как на икону. Должен, что ли? - Нет, - сказал Иван. - Просто вышло так. Этим мартом медведь у него коровенку задрал: словно нарочно искал, кого побольнее обидеть. Ну, мужик и руки опустил: вроде пришибленный ходит и молчит. Расспросил я его, а он - заплакал, представляешь? Ну, мы и скинулись с получки, кто сколько мог, по совести. — 27 —
|