|
- А меня спросил, когда приглашал? Вот сам теперь и привечай, как знаешь. - Тинушка, невозможное ты говоришь. - Невозможное? У меня вон в кошельке невозможного- полтора целковых до получки. На хлеб да Ольке на молоко. Красная она перед Егором стояла, потная, взлохмаченная. И руки, большие, распаренные, перед собой на животе несла. Бережно, как кормильцев дорогих. - Может, одолжим у кого? - Нету у нас одалживателей. Сам звал, сам и хлопочи. А я твоих гостей и в упор не вижу. - Эх, Тинушка!.. Ушла. А Егор вздохнул, потоптался в парном коридоре, что вел на кухню, и вдруг побежал. К последней пристани и последней надежде: к Федору Ииатовичу Бурьянову. - Так, так, - сказал, выслушав все, Федор Ипатович. - Значит, в полном удовольствии лесничий пребывал? - В полном, Федор Ипатыч, - подтвердил Егор. - Улыбался. - К Черному озеру ходили? - Ходили. Там… это… туристы побывали. Лес пожгли маленько, набедили. - И тут он улыбался, лесничий-то? Егор вздохнул, опустил голову, с ноги на ногу перемялся. И надо было бы соврать, а не мог. - Тут он не улыбался. Тут он тебя поминал. - А когда еще поминал? - А еще порубку старую на обратном конце нашли. В матером сосеннике. - Ну, и какие же такие будут выводы? - Насчет выводов мне не сказано. - Ну, а на порубку-то кто их вывел? Компас, что ли? - Сами вышли. На обратном конце. - Сами, значит? Умные у них ноги. Ну-ну. Федор Ипатович сидел на крыльце в старой рубахе без ремня и без пуговиц - враспах. Подгонял топорища под топоры: штук десять топоров перед ним лежало. Егор стоял напротив, переступая с ноги на ногу: в кошелке брякала пустая пол-литра. Стоял, переминался, глаза отводил тот, кто в долг просит, тот загодя виноват. - Все, значит, сами. И туристов сами нашли и порубки старые: ловко. Умные, выходит, люди, а? - Умные, Федор Ипатыч, - вздохнул Егор. - Так, так. А я глянь, чего делаю. Я инвентарь чиню: его по описи передавать придется. Ну, так как скажешь, Егор, зря я его чиню или не зря? - Так чинить - оно не ломать. Оно всегда полезное дело. - Полезное говоришь? Тогда слушай мой вывод. Вон со двора моего сей же момент, пока я Пальму на тебя не науськал! Чтоб и не видел я тебя более и слыхом не слыхивал. Ну, чего стоишь, переминаешься, бедоносец чертов? Вовка, спускай Пальму! Куси его, Пальма, цапай! Цапай! Тут Пальма и впрямь голос подала, и Егор ушел. Нет, не от Пальмы: сроду еще собаки его не трогали, Сам собой ушел, сообразив, что денег тут не одолжат. И очень поэтому расстроился. — 180 —
|