Спустя несколько минут пятно дневного света скрылось из виду, и наступила тишина, плотно закладывающая уши. Страха я не испытывал, психометрист вышедший на мой тогдашний уровень, уже умеет распознавать опасность задолго до ее объективации. В подземелье было безопасно, судя по полю, тут уже много десятков лет не ступала нога человека. Через десять минут ход закончился, и я оказался в большой пещере, абсолютно пустой. Потолок и стены покрывала копоть – следы пожара, уничтожившего крепость. Под копотью проступали вырубленные в камне рисунки, но разбирать, что они изображают, я не стал. После недолгих поисков, я обнаружил лаз в углу пещеры и, основательно испачкавшись, переполз в соседнюю. В отличие от предыдущей, она представляла собой не вырубленное в скале помещение, а каземат, сложенный из огромных блоков. С бьющимся сердцем я снова нырнул в лаз и переполз в третью пещеру. Железная кровать была рядом, я это чувствовал, я был уверен и не ошибся. Правда, до нее мне пришлось преодолеть еще с десяток казематов, как следует поработать лопаткой, расширяя лазы и до крови ободрать локти и колени. Вот она – в точности, как описывали в рассказах. Металл по внешнему виду напоминал нержавеющую сталь. Спинки украшал затейливый узор из виноградных листьев, вперемежку с головами баранов. Кровать покрывал толстый слой пыли, я сдул, счистил ее, как мог, и улегся. Зачем я это сделал? Тогда мне казалось, будто кровать, словно трамплин, подбросит меня к самому концу пути, поможет проскочить годы ученичества. Но я ошибся. Прошло полчаса, или час, или три – время исчезло. Я не спал, уснуть в такой обстановке оказалось невозможным, но странные мысли клубились в моей голове. Мне почудилось, будто я превратился в кровать, ту самую, на которой лежал. Мироздание кружилось вокруг меня: звезды, солнце, луна. Железо оказалось теплым, с душой; грело, слова всякие нашептывало. И звезды шептали свое, и солнце свое, и луна свое. Смысл слов не задержался в моей памяти, осталось лишь ощущение: сквозь толщу обгоревших камней подземелья на меня грустно смотрела Вечность. В саду я оказался только под вечер, солнце прикоснулось к вершинам апельсиновых деревьев, их длинные тени, словно указательные пальцы, угрожающе тянулись в мою сторону. Где-то за оградой стеклянно зазвонили часы. Бом-бом-бом – шесть ударов. Голубь спорхнул с куста и, зашумев крыльями, перелетел на водонапорную башню. Два недели я не возвращался в сад: ждал изменений, чутко прислушиваясь к работе своего организма. Но ничего не произошло, просто совсем, абсолютно, ни на йоту. — 362 —
|