– Он теперь, что хочешь может строить, хоть пирамиду, хоть Эйфелеву башню. У богатых свои забавы. – А как он выглядит, не объяснишь? – Да обыкновенного вида мужчина, на попика похож из-за бороды седоватой. – Видел я его у себя на лекции. Не произвел, прямо скажем, крутого впечатления. – Под хипаря Гришаня делается, наивного такого хипарика. Скольких он этим загубил, не счесть. Страшный человек, если попадется на дороге – сверни в сторону или дай задний ход. – Ну, мы с ним вроде разными путями ходим. – Пирамиду, построил, говоришь? – Филька покрутил головой и нажал на газ. – Блажит, блажит дядя от скуки и больших денег. Мы миновали Морвокзал и остановились перед въездом на первый этаж высотного здания, – Кемпински, – гордо объявил Филька. – Лучшая гостиница Одессы. Подземная стоянка пустовала, мы оставили джип возле входа в лифт и поднялись наверх, в ресторан. Все в нем отвечало солидному вкусу русского купечества: античные колонны, псевдогреческие статуи холодного мрамора с отбитыми конечностями, фонтан, пальмы, огромные аквариумы с промышленных размеров декоративными рыбами. Большие, ленивые, жирные, они, казалось, символизировали золотую рыбку новой формации: если желание не исполнит, то на обед сгодится. Красуясь в прозрачной воде аквариума, рыбы медленно и важно шевелили плавниками. Филька чувствовал себя как дома, усевшись за столик под пальмою, он развалился в кресле, закурил, небрежно уронив на стол пачку сигарет и зажигалку. Официант появился спустя несколько минут. – Доброе утро, – приветствовал он Фильку тоном старого знакомого. – Позавтракать или поговорить? Филька вопросительно посмотрел на меня. – Поговорить. Ты ведь знаешь, я ем только свою пищу. – Поговорить, – кивнул Филька. – Мне баночку сока, а брату «Боржоми». Официант склонил голову в вежливом поклоне и исчез, словно чертями унесенный. Появился он спустя несколько секунд, расставил стаканы, открыл бутылочки, и, пожелав приятной беседы, опять сгинул. – Слушай, Филька, – начал я для затравки разговора, – если в порту такие большие деньги зарабатывают, почему бы тебе сюда не проникнуть? – Ха! – усмехнулся Филька и отхлебнул сок. – Тут, милый, отстреливают еще на дальних подступах. Не фигурально выражаясь, а натуральным образом. Знаешь, какая любимая поговорка Гришани? – Какая? – Нет такой головы, от которой бы пули отскакивали. Понял? – Ну, уж ты расписал, просто дикий Запад: пули, головы, уйти с дороги. Ты детективы не пишешь? – Я в них участвую. Тут каждый день то собака Баскервилей, то золотой жук – не до сочинительства. Но я не о том, мне поговорить с тобой надо по совсем другому поводу. — 367 —
|