|
– Откуда ты знаешь про Ибетлин? – спросил я, обрадованный эрудицией Мотла. – Что я, в Реховоте не бывал? Бывал, и не раз, и у главного Мастера Х. упражнения делал, в доме собраний. – Тебе удалось прорваться в зал? – Хм, – хмыкнул Мотл. – Было трудно, но я пробрался. – Кто же тебе рассказал про Ибетлин, ведь о нем почти никто не знает? –Один твой старый знакомый. Он, кстати, сейчас недалеко от нас. – В Одессе что-ли? – Скажем так. – И кто это? – Он просил не рассказывать. Ты должен узнать его сам. – Мотл, перестань меня интриговать, что за детские игры! О ком идет речь? – Ты должен узнать его сам. Ситуация начала приобретать забавный характер. Неужели, сам того не понимая, я оказался у цели своего путешествия, и Мотл подает мне знак – Мастер рядом. Впрочем, ничего забавного тут нет, я ведь с самого начала подозревал, что Мотл ведет странную игру: стиль его поведения явно не совпадает с продвинутостью в психометрии. Он все время притворяется, рядится этаким балагуром, чуть не дурачком, дабы избежать лишних расспросов. Мы выехали на мост через залив, внизу, едва освещенная желтым светом фонарей, свинцово колыхалась ледяная ноябрьская вода. – Вже Николаев, – сказал майор, тыча рукой в темноту. – Прыихалы. – А почему темно? – Та свет экономят. Поездка по ночному городу производила более чем странное впечатление: электричества не было не только на улицах, но и в домах, громады зданий, освещенные единственно светом проезжающих автомобилей, угрожающе нависали над прохожими, робко пробирающимися в дрожащем свете ручных фонариков. – Послушай, профессор, – вдруг сказал Мотл, – Ты про Пушкина больше не рассказывай. Выдай из истории психометрии, типа Оливии, или Гамнета. Не засуши публику, ребята тут молодые, полны энтузиазма, не засуши. «Тойота» остановилась перед помпезным Домом Культуры, построенном в псевдоклассическом стиле, громады колонн уходили в темноту, во всем здании светилось всего несколько окон. – Я тут обожду, – сказал Николай Васильевич, паркуясь рядом с крыльцом, – на свету. Мало ли какая сволочь болтается, потом чини машину…. «На свету» было явным преувеличением; крыльцо освещала тусклая лампочка ватт на двадцать пять, огромные двери с тяжелыми литыми ручками, изваянные, словно врата, зыбко мерцали в ее дрожащем свете. Вот теперь замысел создателей этого шедевра архитектуры оказался воплощенным в полной мере: окутанное мраком здание действительно напоминало Храм, наполненный таинством, пронизанный ужасом и тревогой. — 343 —
|