|
Я на секунду прервал рассказ. Машина еле ползла вдоль тротуара, Мотл, увлеченный повествованием, ехал с черепашьей скоростью. – Запомни, – твердил психометрист дочери, – ничто не приводит к совершенству жизни больше, чем вздох, исходящий из глубины сердца. Если выбор стоит между тем, чтобы смириться с порядком вещей, и тем, чтобы впасть в душевное смятение – выбери первое. Слова Мастера, произнесенные за десятки лет до начала гонений, удивительно точно накладывались на жизнь Просперо. Мастера потому и зовутся мастерами, что умеют формулировать истины, наиболее важные для их поколения. По вечерам к маяку подплывали дельфины. Они пили пресную воду ручья, впадающего в бухту и, опьянев, поднимали гомон и писк. Оливия доставала виуэлу, усаживалась на ступеньках маяка и начинала петь. Дельфины умолкали, прислушиваясь к нежному звону струн и мягкому голоску девочки. В тихую погоду ее пение разносилось над морем на большое расстояние. Рыбаки, возвращавшиеся с лова, принимали его за пение сирен и в испуге выбрасывали за борт самые большие рыбины, принося жертву владыке морей. Пела Оливия удивительно: тот, кто хоть один раз слышал ее голос, не мог забыть его до конца своих дней. – Кратчайший путь связи с Космосом, – не уставал повторять психометрист, – из доступных нам в этом мире, – пролегает через музыку и пение. Одиночество ли сыграло свою роль или врожденный талант, но необычные способности девочки проявились очень рано. Первое, на что обратил внимание отец, была ее удивительная усидчивость. Оливия могла часами рассматривать цветок, следить за медленным ходом улитки, вглядываться в трещинки на поверхности камня. Однажды Просперо поставил перед ней игрушечный флюгер и попросил понаблюдать за направлением ветра. На море стоял штиль, но флюгер вертелся в разные стороны, словно вокруг бушевала буря. Присмотревшись, отец понял: флюгер вращается от взгляда Оливии. С этого момента психометрист стал формировать ум дочери с особым пристрастием. Наверное, ни одна девочка в мире не воспитывалась так, как Оливия. Обыватели сочли бы ее детство ужасным: у нее не было подруг, она не играла в куклы, не читала детских книжек, отец не рассказывал ей сказок и не пел детских песенок. С самого юного возраста он относился к Оливии, будто ко взрослому человеку, и не просто взрослому, а потенциальному Мастеру. Детства, в общепринятом смысле, у нее никогда не было, но зато по самым таинственным путям психометрии Оливия бродила, словно по грядкам своего огорода. До двенадцати лет отец прятал Оливию от посторонних глаз, единственными ее собеседниками кроме него самого были осторожные чайки, шаловливые дельфины и Космос. Первая встреча с рыбаками, привозившими на маяк продукты и нефть, сильно поразила девочку. Оказалось, что не все люди похожи на отца, что грубость, даже невольная, ранит больнее, чем острые края скал. — 168 —
|