|
Притягивают все-таки больше, чем отталкивают, потому оно и называется правилом правой руки. Но не сливаются воедино, не сращиваются до конца. У каждого свой путь, и, даже если идешь с кем-то вместе, то рядом, а не внутри. Вера слушала мои рассказы с улыбкой, а сама наматывала информацию на локон своих, пахнущих клубникой волос. Ответила она спустя полгода, когда наступило время записывать Полинку в школу. Я, конечно же, хотел определить ее в специальное заведение для девочек, неподалеку от дома Х. Но Вера решительно воспротивилась. – Чтобы моим ребенком занимались ожидающие ремонта механизмы? Да никогда! Пусть себя поначалу исправят, а потом займутся другими. С Полинкиной школы и начался мой отрыв, то есть, я был вместе с Верой, любил ее по-прежнему, но сердце отлепилось, и с тех пор мы идем рядом, только рядом, но не вместе». Я выбрался из душа и принялся крепко растираться полотенцем. «Да, Лора. Она совсем убежала из моих мыслей. Это хорошо, это значит – все смылось. Теперь пора немного подумать о предстоящей лекции и спускаться вниз». Лора сидела в холле, величественная, будто Клеопатра. Чем больше я ее рассматривал, тем больше находил достоинств. Из нее могла получиться прекрасная жена психометриста, если бы всякие идиоты не напортили. Хотя все еще может произойти; коль возьмется за ум, то влияние первого брака через несколько лет превратится в туман над водой, унесенный утренним ветерком. – Поехали? –Знаете,– она поднялась с кресла легко, словно воздушный шарик, – тут идти десять минут, а мы целый день в комнате просидели. Может, прогуляемся немного? –С удовольствием. Мы прошли мимо гавриков, пасущих вход в гостиницу, и оказались под мелким дождем. Его белесое полотно сотрясали порывы ветра: «тише-тише», умоляюще шуршали платаны. Лора наморщилась и приподняла воротник плаща, я же расстегнул куртку, подставляя шею холодным каплям. Булыжники Пушкинской влажно поблескивали под колесами автомобилей, машины шли сплошным потоком. – Вы обещали историю... – Да. История незамысловата, но в ней – мой личный опыт, а на своей шкуре понимаешь особенно ясно. Однажды я оказался в Москве и зашел в Дом психометристов, единственное в те годы официально разрешенное психометрическое учреждение на всю страну. Учреждение находилось под неусыпным надзором властей, и каждый входящий немедленно брался на учет. Возможно, его и сохранили, как лампу для мотыльков. Но мне терять было нечего, моя фамилия давно значилась во всевозможных списках и картотеках. В Доме царила тишина, большое здание дремало в ожидании лучших времен, только посреди главного зала вокруг стола сидело несколько человек. Я подошел поближе. Это был урок, вел его типичный «старый псих», а внимали ему совсем зеленые ребята подготовительного уровня. Осторожно присев с краю, я попытался поймать нить рассуждения. — 148 —
|