|
Она протирает мне шею и кидает красную ватку к другим клочочкам. – Вот так, а будет еще лучше. А теперь осталось найти что-нибудь обезболивающее. Она подходит к пакету, прислоненному к стене, и вынимает бутылку белого вина, зажимает ее между ног и вытаскивает пробку. Затем берет из шкафчика на стене два бокала, наполняет их и протягивает один мне. Приветственно приподнимает свой бокал: – За доктора Петерсона, старого психопата. – И за всех нас, шизиков! Мы чокаемся так, что вино выплескивается и течет по пальцам. Сидя за обеденным столиком, мы наполняем и так уже переполненные пепельницы, одновременно обрабатывая бутылочку. Губа болит, я стараюсь не шевелить разбитой стороной. – Я скучала по тебе, говнюк, сто лет прошло. – Я боялся, что ты не захочешь меня видеть. – Чушь какая. Ты не получил мою открытку? – Получил… но с тех пор много времени утекло. Могло ведь статься, что ты не захочешь вспоминать больницу. – Я каждый день вспоминаю больницу. Мне за это деньги платят. Я зарабатываю тем, что я шизофреник. Я подхожу к мольберту. Красные и черные цвета сражаются друг с другом на полотне. Наверху слева в холсте большая прореха. Рядом на табурете лежит канцелярский нож, на лезвии и ниже, на ручке, подсыхает красная краска. – Большинство моих картин похожи. Эту я еще не совсем закончила… – Хорошо продаются? – Да вообще не проблема. На эту у меня уже есть покупатель. Какой-то старый осел хочет повесить ее на своей вилле в Хеллерупе и рассказывать всем, кто ее увидит, что я шизик. Они просто обожают шизиков. – Так ты модный художник? – Я самый модный художник с тех пор, как Бьёрн Нёргорд запихнул пони в банку с желе. Все каталоги галерей, где я выставляюсь, – все пишут о моей жизни в психушке. Это беспроигрышно. Я слышала, один студент, художник, лег в психушку, просто чтобы вставить это в свое резюме. Она снова наполняет бокалы. Давненько я не пил вина, давненько не сидел ни с кем вот так. Анна очень изменилась. Раньше она была просто крупной девушкой в еще более крупных футболках. Вечно рваных, со слоганами типа «Долой богачей!» или «Дорогу молодежи!». У нее были короткие черные волосы и кольцо в брови, которое она вырвала во время приступа. Она выросла, ей это идет. Она ловит мой взгляд. Я отвожу глаза, она улыбается: – Я думала о тебе. Не знаю, как бы я там выжила, если бы не ты. – Ты бы выжила. Ты не была такой уж психопаткой. – Нет, но я была ими окружена. Я больше получала от разговоров с тобой, чем с врачами. Они никогда не могли просто поговорить, они все время слушали: а что не так? — 63 —
|