|
– Может, мне попробовать. Мартин понимает, что я имею в виду. Встав у стены дома, он разглядывает свои руки. Следующее такси останавливается перед нами, мы подтаскиваем телевизор и ставим на заднее сиденье, я сажусь рядом, Мартин – вперед. По дороге мы разговариваем мало, буквально несколько фраз о хорошей погоде и сколько она простоит, боимся сболтнуть что-нибудь, что пробудит в шофере подозрения. Такси въезжает на тротуар перед низким жилым корпусом с маленькой детской площадкой, на которой играют несколько детей. Мартин вылезает, обходит машину и открывает дверь со стороны телевизора. – Мы сейчас вернемся с деньгами, нам их нужно забрать. Шофер поворачивается на сиденье, кладет руку на телевизор: – Он постоит, пока вы не вернетесь с деньгами. – Хрен тебе, этот телик подороже стоит, чем вонючая поездка на такси. – Он останется, вернетесь с деньгами – получите телик. – Как будто мы с ним можем куда-нибудь смыться, подумай сам! Мы вытаскиваем телевизор, шофер уже не пытается его удержать. Нас двое против одного, да и Мартин привел хороший довод. Мы несем телевизор до одного из ближайших подъездов; поддерживая ношу коленом, Мартин звонит в домофон. Через пару минут нам отвечают. Мы втаскиваем телевизор на первый этаж. Он стоит, с трудом помещаясь в дверном проеме, ждет нас. Ему под тридцать или чуть за тридцать, но на первый взгляд он выглядит старше из-за жира. Большие круглые щеки и глаза, исчезающие в складках мяса. На нем тенниска, совершенно растянутая, и треники с пузырями. Он отступает на пару шагов, чтобы мы могли войти и поставить телевизор. С нами тремя и телевизором в прихожей не продохнуть. – Деньги у тебя? – Да, но я могу заплатить только четыре тысячи. Это старая модель. – Да ни хрена подобного, разуй глаза. – Четыре тысячи, я дам за него четыре тысячи. Цвета на этой модели не очень… – Да плевать мне на цвета, мы договаривались на пять, так что будь любезен, давай пять. С улицы слышен гудок такси, похоже, шофер теряет терпение. – О'кей, дай-ка денег, поговорим, когда вернусь. Медвежонок, переваливаясь, идет через прихожую. Кто-то отодрал дверной косяк, видны голые кирпичи. Явно не без умысла, даже без косяка ему трудно протиснуться. Мы идем за ним. Гостиная маленькая, стены светло-желтые. Воздух затхлый, пахнет потом. Он обходит кафельный столик, опирается на подлокотник старого дивана, обтянутого черной кожей. Медленно наклоняется вперед и пытается вытащить что-то из-под диванной подушки. Я отступаю на пару шагов, так, что оказываюсь в дверном проеме, Мартин стоит между мной и толстяком. Не могу сказать, что нервничаю: что бы он там ни пытался выудить, это происходит как в замедленной съемке. Он отдувается, отодвигает потную прядь со лба. Затем сдается и садится. Диван под ним прогибается, он проваливается вниз. Затем наклоняется и шарит между ног, пока не находит под подушкой пачку денег. — 53 —
|