В зеркалах

Девушка смотрела на него с опаской. Он положил руку ей на плечо.

— А когда я полностью вывернусь, милая, то расплывусь у твоих ног серой дурно пахнущей пленкой — эктоплазмой, по виду и по консистенции схожей со старым камамбером. Поняла? Я сделаю это для тебя, потому что ты так красиво произносишь название своей родины… В центре этой эктоплазмы обрати внимание на большое количество тоски дерьмового оттенка. Ты заметишь, что она вся в маленьких присосках и непрерывно пульсирует. Это потому, что она всегда голодна. Кроме тех случаев, когда я забиваю ее до бесчувствия.

Музыкальный автомат грянул новое мамбо. Девушка повернулась к автомату, словно ища спасения, а потом посмотрела на бармена, который писал что-то в счетной книге.

— А потому я должен ее постоянно кормить. Понятно? Я кормлю ее всякими тоскливыми вещами, ясно? Я кормлю ее дохлятиной, безумием, визгом и чириканьем моего сознания. Но она ест все. И такой хищной зверюги больше в мире не найти, детка, потому что она съедает то, чего боится. Ясно? Когда она чего-нибудь пугается, то протягивает синие свои присосочки и съедает. Она жрет хромых и увечных, понимаешь? И здоровых, и целых, и все время она жрет меня. Кроме тех минут, когда я забиваю ее до бесчувствия. И знаешь, что она еще ест? Я тебе скажу, что она еще ест, потому что ты мило произносишь «Никарагуа». — Он наклонился и шепнул на ухо девушке: — Она жрет любовь. Хлюп. — Он всосал ртом воздух. — Она высасывает любовь. Ты когда-нибудь высасывала любовь? Когда эта штука высасывает любовь, она делается синей и тоскливой, как крики, писки и смертоподобные штуки… Ну, — сказал он, гладя ее по плечу, — считай мне до трех… Я тебя не обманываю. На счет три я для тебя вывернусь. Если у тебя есть слезы, дочка, приготовься сейчас их пролить. На счет три… и если в тебе есть любовь, давай ее сюда. Дай мне любви, моя красивая и чистая, а я лягу и высосу ее досиня и плюну ею в твое красивое и чистое личико.

Он сделал знак бармену подать еще два стакана.

— Ты сначала не был психом, — сказала ему девушка, — а теперь ты псих.

Она встала, сделала несколько шагов к гремевшему автомату и заплакала.

— Ты сумасшедший паразит. Говоришь мне эти пакости за то, что я не твоя баба. Сумасшедший! — закричала она ему. — Сумасшедший!

Бармен поглядел на нее и продолжал писать в счетной книге.

— Который час? — сказал Рейнхарт. — В этом вся суть.

Девушка стояла посредине зала и плакала, а вокруг нее грохотало мамбо.