|
— А! — ответил голос Филомены. — Я… не… — Филомена! Это Рейн. Рейнхарт. Он услышал позвякивание ортопедических шин Филомены, звук отодвигаемого от двери комода. — Рейнхарт… Рейнхарт… — бормотала Филомена. Она открыла дверь и встала перед ним в белых шортах и футболке с вырезом; волосы рассыпались по плечам — блеклое пожелтелое украшение на восковой коже. — А, дружок! — сказала она. — Входи, милый. — Ты не видела Джеральдину? — спросил Рейнхарт. — Она была тут? — Входи, милый, — сказала Филомена. Она протянула худую изящную руку и погладила лацкан его пиджака. — Какой красивый костюм! — Мне некогда, — сказал Рейнхарт. — Можешь ты мне сказать: была тут Джеральдина? Ты ее видела в последнее время? — Ты что, не можешь зайти? — пропела Филомена. — Зайди. — Филомена, — устало сказал Рейнхарт, — ты знаешь, кто я, правда, детка? Рейнхарт… я Рейнхарт. — Ну да, — сказала Филомена. Рейнхарт заглянул ей в глаза, они затягивали его, он прислонился к косяку для устойчивости. «Какой знак?» — подумал он. Ее рука сползла с пиджака, пальцы тронули внутреннюю сторону его бедра. Какой знак? Он смотрел в глаза Филомены и видел в них одновременно блеск бритв на бархате… отражение фар в илистой воде… небо над раскопанными могилами. Господи, подумал он. Глаза Филомены были голубые, голубым безумием искрилась их поверхность, засохшая пена безумия в ободках радужки. (И какой ужасный, длинный голубой путь проляжет на дно преисподней, в глубокую пропасть этой сверкающей голубой болезни.) Любовь, любовь, думал он, ощущая на себе ее руку. Если может быть отдых в безумии, то он сюда вошел. Рейнхарт ощущал дрожь желания и усталости… отдохнуть, отдохнуть… глаза безумия, двери склепов. Чего? — подумал он и попытался отодвинуться. — Да-да, родной, — сказала Филомена… голос ее был внятен, полнозвучен… конечно, она очень хорошо пела. — Я знаю, кто ты. Я знаю. Рейнхарт резко повернулся. Рука Филомены схватила его крепче. Он согнулся пополам, поймал руку, скребущую ногтями по его бедру. — Черт, — сказала Филомена. — Черт… Рейнхарт оперся на перила балкона и почувствовал, как они подались под его руками, дерево скрипнуло и казалось, не выдержит. Бетон загаженного голубями проулка колыхался перед его глазами. — Тебе здесь не на что опереться, — сказала ему Филомена. — Тебе надо ходить, как кошечке. Он снова поглядел ей в глаза. — 207 —
|