Блеяние режет уши. Я просыпаюсь после короткого сна, который, наверно, продолжался лет сто. Чувствую себя выброшенным ребенком, который благодаря божественному провидению как-то выжил и теперь празднует тридцать четвертый год своей жизни здесь, в лавовой пещере. Очки запотели. Нулевая невидимость. Блеяние оказалось ягненком (ц. 25 000). Он забрел ко мне и теперь отчаянно блеет в темноту. Распылитель сменился поливом из шланга. Туман на месте, но к нему прибавился дождь под углом сорок пять градусов. Косыми чертами, как в прогнозе погоды. Я отдан во власть холода, он вгрызается в мои кости. Я стучу зубами под блеющее соло. Я сажусь на кейт-мосс-мокрый-зад и на мгновение заглядываю белокурому существу в глаза. 1345, и семь ягод уже выстроилось в очередь в прямой кишке. Но теперь, когда у меня появилась компания, стало полегче. Два глупыша, отбившиеся от матери. Наверно, и мне надо было позвать: «Мама!» Но после семидесяти «ме» с меня хватит. Животные хороши только в тарелках. Я врубаю плеер, но батарейка села. Значит, никакой музыки не предвидится, кроме этой одинокой однообразной ме-ме-мелодии, — то есть нет, в придачу к ней еще неистовая барабанная дробь моих зубов под аккомпанемент урчащего живота. Я срываю пучок мха и кидаю в ягненка. Он на секунду замолкает, а потом продолжает блеять, как любитель на эстраде, который уже весь выдохся, а все равно упорно долдонит «I love you». Напоминает Хофи. Я трогаю его за зад. Ягненок вылетает из пещеры, но потом возвращается. И блеет. От этого хочется бле… Я раздумываю, как бы превратить эту затянувшуюся музыкальную паузу в обеденный перерыв. Ага, вот: я наброшу на эту мохнатую шею ремень-бумеранг, затяну потуже, а потом опалю его голову зажигалкой, отпилю кусок мяса кредитной карточкой, глаза выковыряю ключом, язык откушу, вспорю ему брюхо куском лавы, а требухой набью презервативы, и будут мне на Рождество две ливерные колбасы. Как бы я ни старался затянуть ремень потуже, а он все еще блеет. То есть ягненок, Я сдаюсь и едва не упускаю его. Очки подскакивают на лоб. Меня берет злость, я чувствую, как кровь в жилах закипает, и я решаю облегчить себе работу, пальцами нащупываю дистанционку и пытаюсь вогнать ее в глотку барашка. Звук убрать удается, но выключить жизнь ягненка этим народным средством у меня не получается. Слюны много. Много слюны. В конце концов я ограничился тем, что накинул ремень ему на голову, перевязал два раза морду и туго затянул узел. От этого блеяние почти сошло на нет, теперь звук жалкий, как у полузамороженного отчаяния на дне морозильника: «М… м… м…» — 207 —
|