|
Некоторые из учителей, похоже уже поставили на нем крест. Его учительница математики находил его “неисправимым”. Его, безусловно, просто не могли перевести в обычный седьмой класс. Приближался конец учебного года и заседание педагогического совета, и она не была уверена, что может дать ему положительную рекомендацию для перевода в следующий класс. Я тоже в этом не был уверен. Я спросил ее, не могут ли сторонние консультанты, вроде меня, присутствовать на педсовете. Она ответила, что такое случается не часто, но она была убеждена, что это будет только приветствоваться. Я осведомился у Миши и его семьи, было бы, по их мнению, для меня полезным посещение педсовета. Я объяснил, что моя роль там, как я ее вижу, состояла бы в том, чтобы донести до всех вести о том Мише, который существовал в его прежней школе и который все еще существует дома — рассказать им о его достижениях за последние два года. Я сказал, что надеюсь на то, что это заставит людей задуматься над тем, как они могли бы превратить школу в то место, где Миша может расцвести. Они полагали, что это может здорово помочь, и воодушевили меня на то, чтобы пойти туда. На заседании педагогического совета, на котором присутствовали директор и все учителя Миши, а также я и психолог, разговор начался с того, что Миша очень плохо успевает. Учительница математики, похоже, видела в нем городского головореза, который случайно забрел не в ту школу. Другие учителя скорее были склонны видеть в нем застенчивого, неуверенного в себе и запутавшегося мальчика. Учительница английского полагала, что он мог бы подавать надежды, если бы его можно было уговорить вылезти из своей скорлупы. К моему удивлению, начала очень подробно описывать, насколько подавленным, негативно настроенным и асоциальным выглядел Миша в свете тех тестов, которые она к нему применила — все шло так, как если бы у нас не было с ней беседы по телефону. Когда мне предложили выступить, я рассказал историю Миши, как я ее понимал, прося их поставить себя на его место, насколько это было возможно. Я понял, что эти люди были свидетелями другой истории Миши, отличной от той, в которую верил я. Но я надеялся, что, если они смогут поместить его опыт в более широкий контекст, они бы увидели другие возможности. Если бы они превратились в слушателей для мишиной предпочтительной истории, то их исполнение этой истории вдохнуло бы в нее жизнь. Я вслух размышлял о том, каково это — попасть из маленького русского городка на улицы Чикаго. Я просил их представить себе, как их отдают в огромную школу, где большинство учеников говорят по-испански, тогда как учителя на уроке говорят по-английски. Я рассказал, как быстро Миша выучил оба языка настолько, чтобы достаточно хорошо ориентироваться. Я рассказал о том, как он завел друзей, обучился новым играм, новым социальным обычаям, новым стилям одежды — целой новой культуре. Вероятно, точнее было бы сказать — целым новым культурам. — 237 —
|