|
18 деркинда, который лет двадцать спустя расшифровал египетские иероглифы. Юноша был уже полиглотом, но Галль не знал о нем ничего. Едва прикоснувшись к его голове, вскрикнул: «Ах! Какой гениальный лингвист!» А вот как проходили френологические сеансы (по записи одного из учеников Галля): «Несколько минут я слегка надавливал внешние покровы... и отчетливо чувствовал значительное движение и пульсацию в органе самолюбия; такие же движения, хоть и слабые, замечались и в органе тщеславия. Я начал говорить с девочкой, но она была робка и застенчива и сначала ничего не могла отвечать. Оживленные движения в органе самолюбия показывали, однако, что при всей застенчивости орган этот был у нее деятелен. Затем, когда мне удалось расшевелить ее и ободрить, движения в органе самолюбия ослабли, но в органе тщеславия продолжались. Однако как только я заговорил с ней о ее уроках и успехах, снова увеличились движения в органе самолюбия. Я похвалил ее, и движение снова уменьшилось. Результат получался один и тот же, сколько раз я ни повторял свои опыты». Что добавить к этой фантастике? Что одержимость находит искомое, что вера способна увидеть невидимое, ощупать несуществующее? Это было не шарлатанство, а иллюзия возбужденного разума. Настоящие шарлатаны-френологи появились уже после смерти Галля. Он похоронен в Париже без головы, которую завещал для пополнения своих коллекций. ЭГО. Из дневника По мне можно учебник писать: я человек исключительно средний. Только уцепиться не за что; что ни скамей, будет правдой. Но вот беда: не истинной правдой. Если можно сказать о ком-то, как о представителе определенного темперамента, характера, типа личности,— то это не я. (И не Ты...). Никто 'не может быть к себе объективным, но я исхожу не только из самооценок. Сумма данных извне — достаточно велика, чтобы сказать, что характеров у меня много, темпераментов — много, личностей — 19 бесконечно много. И чему же тут удивляться? Если я заявлю, что натура этого человека составлена из крайностей и противоречий, непредсказуемостей и контрастов,— кто усомнится, что это о нем?.. Хрупкость и болезненность, как у всякого ребенка, сочеталась с крепостью и выносливостью, безграничная жизнерадостность — с безмерной тоскливостью; беззаботность с тревожностью, общительность — с замкнутостью, восприимичивостъ с тупостью. В детских, подростковых и юношеских компаниях перебывал во всех положениях и ролях, от вожака до изгоя. Был отличником, отстающим, лодырем, трудягой, шпаной, общественником, хиляком, первым спортсменом, звездой, занудой, в дальнейшем — честным малым и проходимцем, альтруистом и прохиндеем, развратником и аскетом, хапугой и бессребренником. Всему этому, как у всех, соответствовали перемены физиономии. Многосоставный сплав, чьими-то невидимыми руками переливаемый из формы в форму... — 10 —
|