Исповедь гипнотизера. Книга 3. Эго или профилактика смерти

Но вместить человека в свое ощущение?..

Странно, что два таких полярных по душевному скла­ду и отношению к людям человека, как Горький и Шопенгауэр,— один человеколюб, другой — мизант­роп,— оба утверждали, что их первое впечатление о человеке в конце концов оказывалось самым верным. Это тем более странно, что установлено эксперимен­тально: первое впечатление весьма далеко от истины. Не в том ли дело, что исследовались эти впечатления на основании отчетов испытуемых?

24

Шопенгауэр советовал рассматривать лицо в момент, когда человек полагает, что его никто не видит (нет маски), и тут же как можно скорее и четче фиксиро­вать возникающее впечатление. Ибо к лицу, писал он, тотчас же привыкаешь и, в сущности, перестаешь его видеть, как быстро перестает ощущаться запах или после одной-двух рюмок вкус вина.

Здесь что-то ухвачено. Вероятно, действительно есть мастера, умеющие извлекать из физиономического впечатления максимум сведений — Шерлоки Холмсы от психогностики. А с другой стороны, люди, наверное, различаются и по своей доступности такому непосред­ственному анализу. Может быть, искусный психогнос­тик-физиономист — это тот, кто умеет верить себе. Именно умеет, то есть чему-то верит, а чему-то нет. В первое впечатление — потому, что вы не знаете именно данного человека,— должен вноситься максимум от всего опыта общения с людьми — некий концентрат знаний, предрассудков, интуитивной статистики проб и ошибок.

Как и вся наша память, как вся работа ума, этот сгусток лишь частично осознается.

Если опыт достаточно велик, а впечатлительность остра, то прогноз, возникающий в подсознании, может быть, действительно оказывается достовернее сведе­ний, которые являет сознанию памеренное поведение. Но, возможно, и наоборот: чем меньше опыт, тем лучше. Маленький ребенок вбегает в комнату, полную незнакомых взрослых. К кому?.. Я всерьез верю, что его выбор может служить тестом на доброту. Ведь ди­тя — это почти голое подсознание. Или колоссальный опыт, или совсем ничего, tabula rasa...

Может быть, здесь срабатывают какие-то древние инстинктивные механизмы, которые природе приш­лось вложить в нас для ориентировки в самом важном: жизнь или смерть...

У Шолохова: от человека — жуткого человека, анти­человека,— когда он входил в конюшню, шарахались лошади. Люди не шарахались, а лошади шарахались. У Бунина в рассказе «Петлистые уши»: животный страх проститутки перед посетителем, хотя он ничего осо­бенного не делал. Или у Пушкина в «Сказке о мертвой царевне»: собака лает на нищенку.