Потомки наши будут говорить на неузнаваемом языке. Смогут ли представить себе, что мы жили на свете?.. Все живое — родня, но родство не в генах, а в духе. Родство кровное — лишь один из поводов для любви, самый сомнительный. Дорогой доктор, 4 года назад я усыновила Женю — от родителей-алкоголиков. Сейчас ему 9 лет. Никто не верил, что ребенок этот научится говорить и пойдет в обычную массовую школу. Районный психоневролог, недовольно ворча, направила нас в диспансер. Жене поставили диагноз "олигофрения". Первый год этот ребенок молчал! Друзья и доброжелатели советовали отдать его обратно... Куда? Пьянчуге, который, выйдя из тюрьмы, лишен родительских прав? Или матери, бросившей сына в полугодовалом возрасте? В детдом, где он среди заброшенных детей был худшим?! Да ведь его и не я оттуда взяла. Нашлась еще одна "мать", которая не смогла с ним 293 справиться. Судить не хочу, может, она честна: не справилась, отдала бабушке с дедушкой, которые пьют, как и отец. А только никому мой Женька не нужен... Понимаете?.. И вот что я Вам скажу, дорогой доктор: 1) не верю в наследственность, верю в воспитание; 2) не верю, что не справлюсь, должна справиться; 3) не верю, что человек неисправим, тем более ребенок; 4) самое главное — Женька мне нужен, очень нужен! — в нем есть хорошее, мой долг — вытащить его... Сделала кое-что, похвастаюсь. Добилась, чтобы к школе готовили и учили говорить в логопедическом саду. Первая победа — стал говорить, лучше с каждым годом (учим стихи для памяти). Вторая — вытянули в нормальную школу! Сейчас ходит во 2-й класс. Добрый парнишка, трудолюбивый — и пуговицу пришьет сам, и штанишки постирает, и на кухне мне любит помогать. Очень любит меня, ну а уж его не любить, по-моему, невозможно... При всем том у него до сих пор нарушения речи и памяти, приступы молчания, когда он не может вымолвить ни слова. Вижу, хочет сказать, морщит лоб, крутит руки, выдавливает из себя нечленораздельные звуки, глаза бегают растерянно. (Алкоголик-дед бил его по голове...) Очень пугливый: первое время вздрагивал и бросался от каждого шороха. Совершенно не переносит крика: если на него кричать, как парализованный делается. Иногда я делаю недопустимое — этот страх "вышибаю" другим страхом, говорю, что сейчас, если не заговорит, я его щелкну по лбу линейкой... Он — как очнувшись — вдруг начинает говорить, весь вспотеет... Я понимаю: нельзя, но... — 212 —
|