И именно в эту минуту я сказал себе эти слова: «Ты шёл на преступление, ты не имеешь права этим заниматься, с этой работой пора заканчивать!» ...И снова вспоминал Лёшу, нашу последнюю прогулку, фрагменты его монолога.
253
И последний его звонок: «Я в самолёте. Я Вам подарок купил. Я Вас встречу в Москве». ...И мой звонок ему сегодня, в конце сентября. —Лёшенька, что делаешь? И пауза в ответ. И затем вяло произнесённые слова:
И забыл я о том последнем дне пребывания Лёши в Олимпийской деревне. Забыл о словах, сказанных себе в том разговоре с самим собой. И вновь услышал в своём голосе ту свою волю и веру в себя, в своё могущество, а всё вместе это было совсем другое — чувство долга перед человеком, ставшим столь близким, родным. —Вот что, Лёша! Я выезжаю к тебе через не И уже другим тоном он ответил: «Я мечтаю об этом!» ...А потом я звонил всем тем, с кем договорились работать до пекинской Олимпиады, и было то же самое — сомнения, депрессия, неверие в
— Ты почему в себя не веришь? Почему бездельничаешь? До Олимпийских игр осталось меньше четырёх лет! И, к счастью, в ответ слышал то, что хотел услышать. А в записную книжку вписал такие слова: «Самые опасные — первые месяцы после Олимпиады, когда спортсмен не знает, как найти новую мотивацию, как вернуть всё то лучшее, что всегда отличало его великую личность, сегодня временно ослабевшую, остывшую». — 131 —
|