|
И я, фиксируя это, говорю: _И сомнения покидают Вас. Потом идут известные формулы расслабления и внушения спокойствия. Но иногда я делаю паузы, которые заполняю монологами. Сегодня их три. 1 В первом я призываю Нану вспомнить все, что было в Белграде, все слагаемые того большого успеха. Во втором — объясняю ей необходимость перевоплощения человека на период сверхответственной деятельности. Так и говорю: _На пять часов шахматной партии Вы должны стать другим человеком, неуязвимым, без Вашей повседневной эмоциональности, стать железным бойцом. А заключительный диалог посвящаю ее первому тренеру Вахтангу Ильичу Карселадзе, которого Нана считает гениальным человеком, именно человеком. Я говорю: — Помните, Вы однажды мне рассказывали, что не сомневались в своей победе над Левитиной, потому что Вахтанг Ильич мечтал не только об этом, но и о том, чтобы Вы стали чемпионкой мира. И сейчас Вы близки к этому званию. Нана только слушает, но я чувствую ее участие. И еще чувствую, что не просто говорю, а борюсь со спортсменом, с его вторым «я», которое затаилось, но не исчезло совсем и сразу же, как я замолчу, оно — это второе «я» — начнет нашептывать что-то свое, и это будет именно то, о чем нельзя сейчас думать и вспоминать. Это может быть и лицо противниками сцена, на которую послезавтра снова предстоит подняться, и шахматные позиции и фигуры. И поэтому я не делаю паузы и на все полтора часа должно хватить моего настроя и терпения — Нану в отличие от Ноны нельзя оставлять один на один с ее вторым «я», мысли которого легко могут взять верх. 42
Я сижу совсем рядом с кроватью, на которой лежит Нана, и смотрю на ее лицо. Оно усталое, но спокойное. И я мысленно даю себе клятву: «До партии еще два дня, и я сделаю все за это время для Наны, все, что могу». Я снова смотрю на ее лицо, лицо дорогого человека, который, кажется, снова поверил мне. И вот она уснула. Не могу скрыть радостную улыбку, выхожу в другую комнату, и ее муж тоже с радостной улыбкой спрашивает: —Что? Уснула? Мы сидим с ним целый час и шепотом обсуждаем наши проблемы. Потом слышим шум открываемой двери, и заспанная Нана выглядывает и удивленно-радостно говорит: —Я поспала! И мы все смеемся. Действительно, ничто меня бы сейчас не могло больше обрадовать, чем это лицо и эта улыбка. Но вот и я получил отдых — у Наны три часа шахмат. Ночь я провел в самолете и спал часа полтора. Иду к себе в номер, ложусь. Но стук в дверь. — 24 —
|