Запрещенный Сталин

Ягода. Я подтверждаю свои показания и показания Левина по этому вопросу. Ввиду того, что это — сугубо личный вопрос, я просил бы суд освободить меня от подробных объяснений по этому вопросу.

Председательствующий. Вы, обвиняемый Ягода, просили весь вопрос перенести в закрытое заседание. Мы согласились. Вы не отрицаете, что вы способствовали умерщвлению Пешкова?

Ягода. Я повторяю: я подтверждаю свои показания, данные на предварительном следствии.

Вышинский. То есть ваше соучастие в организованном вами умерщвлении Пешкова вы подтверждаете?

Ягода. Подтверждаю.

Вышинский. Вы только говорите, что мотивы не хотите рас­крывать?

Ягода. По-моему, не стоит.

Вышинский. Это убийство было совершенно на почве личных интересов или общественных?

Ягода. Я сказал: ввиду личных отношений.

Вышинский. То есть, так как это убийство было организовано на почве личных интересов, то вы не желаете об этом подробно говорить?

Ягода. Да.

Председательствующий (к прокурору). Больше вопросов к дру­гим подсудимым у вас нет?

Вышинский. Нет.

Председательствующий. Заседание закрывается.

Председательствующий армвоенюрист В. Ульрих Секретарь: военный юрист 1 ранга Башнер

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 65. Л. 78-79.

Глава 8
СТАЛИН И ЕЖОВ

«26 октября 1938 года

Только лично

Народному Комиссару

Николаю Ивановичу Ежову

Я хочу объяснить Вам в этом письме, как могло случиться, чтобы я, — после девятнадцати лет безупречной службы партии и Советской власти, после тяжелых лет подполья, после моей активнейшей и полной самопожертвования борьбы последних двух лет в условиях ожесточенной войны, после того, как партия и правительство наградили меня за боевую работу орденами Ле­нина и Кр. Знамени, — ушел от Вас.

Вся моя безупречная жизнь, полная служением интересам про­летариата и Сов. власти, прошла перед глазами партии и коллек­тива работников нашего наркомата...

9 июля я получил телеграмму, лишенную всякого оперативно­го смысла, в которой я ясно прочел, что по диким и совершен­но непонятным мотивам устраивается ловушка на специально посланном для захвата меня пароходе «Свирь».

В телеграмме предлагалось мне явиться в Антверпен 14 июля, куда на этом пароходе прибудет «товарищ, которого я знаю лич­но». «Желательно, — гласила телеграмма, — чтобы первая встре­ча произошла на пароходе...» Для «обеспечения конспиративно­сти встреч» телеграмма предлагала мне поехать на дипломатиче­ской машине нашего посольства во Франции в сопровождении ген консула...

Я анализировал телеграмму: почему первая встреча должна про­изойти именно на пароходе? Зачем, если не для того, чтобы оглу­шить меня и увезти уже как заведомого врага. Почему меня дол­жен сопровождать генконсул в дипломатической машине, если не для того, чтобы не спускать с меня глаз по пути и, в случае за­минки у парохода, засвидетельствовать властью консула, что я — сумасшедший, контуженный в Испании, которого заботливо везут в СССР. Сопровождение меня в дип. машине не объяснялось в телеграмме интересами обеспечения конспиративности встреч...