За Маркса

[72] Не следует думать, что это самоузнавание не подчиняется требованиям, которые в конечном счете определяют судьбу идеологии. Действительно, искусство есть одновременно и воля к самоузнаванию, и самоузнавание как таковое. Поэтому то единство, которое я (в общих чертах) принимаю здесь как предпосылку для того, чтобы сузить границы исследования, — эти разделяемые общие мифы, темы, стремления которые обеспечивают возможность представления как культурного и идеологического феномена, — это единство в своих истоках есть в той же мере желаемое или отвергаемое единство, как и единство закрепленное. Другими словами, в театральном и даже в любом эстетическом мире идеология никогда не перестает быть местом споров и сражений, в котором глухим или гулким эхом отдаются шум и потрясения политических и социальных битв человечества. Разумеется, может показаться странным, что, стремясь дать объяснение зрительского поведения, я выдвигаю на первый план чисто психологические процессы (такие, как идентификация), — ведь известно, что их эффекты порой подвергаются радикальному отрицанию: есть и такие зрители, которые не желают ничего слышать до того, как поднимется занавес, и которые даже после начала спектакля отказываются узнавать себя в предлагаемом им произведении или в его интерпретации. Найти соответствующие примеры нетрудно: имя им легион. Разве итальянская буржуазия не отвергла Бертолацци, разве не превратила она его в жалкого неудачника? И разве здесь, в Париже, в июне 1962 г. не был он вкупе с Стрелером подвергнут осуждению директорами сознания «парижской» публики, которые вынесли свой приговор, не выслушав его по — настоящему — в то время как в Италии широкая народная аудитория приняла и признала его?

[73] Имеется в виду статья Ф. Энгельса «Наброски к критике политической экономии», написанная им в конце 1843 г. — январе 1844 г. и опубликованная в том же году в «Немецко — французском ежегоднике» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 544–571). — Прим. пер.

[74] Р. Гароди: «…вполне понять, что мы рискуем выбросить за борт, когда недооцениваем гегелевское наследие в мысли Маркса: не только ранние работы Маркса, работы Энгельса и Ленина, но и сам «Капитал»» (R. Garaudy, A propos des manuscrits de 44, Cahiers du communisme, p. 118 (mars 1963)).

[75] Г. Мюри: «…мне не кажется обоснованным признание того, что он (Л. А.) не без излишнего шума предложил новое понятие, для того чтобы высказать истину, известную со времен Маркса и Энгельса. Более вероятно то, что ему показалось необходимым настаивать на существовании непреодолимого разрыва между детерминацией со стороны базиса или инфраструктуры и надстройки или сверхструктуры. Именно поэтому он отказывается менять местами полюсы противоречия между гражданским обществом и государством, о котором идет речь у Гегеля, делая, подобно Марксу, гражданское общество доминирующим полюсом, а государство — явлением, феноменом этой сущности. Между тем это решение, искусственно введенное в диалектику истории, делает для него невозможным увидеть то, как сам внутренний принцип капитализма в его специфическом противоречии порождает посредством своего собственного развития более высокую стадию империализма, неравномерность прогресса и необходимость наиболее слабого звена…» (La Pens?e, avril 1963, Mat?rialisme et Hyperempirisme, p. 49). P. Гароди: «Хотя опосредования могут быть бесконечно сложными, человеческая практика едина, и именно ее диалектика представляет собой движущий принцип истории. Скрывать ее за (действительным) многообразием «сверхдетерминаций» значит затемнять наиболее существенное содержание «Капитала», который в первую очередь является исследованием этого главного противоречия, этого фундаментального закона развития буржуазного общества. Но как тогда возможно мыслить объективное существование основополагающего закона развития нашей эпохи, закона перехода к социализму?» (р. 119).