История западного мышления

ЭЛЕМЕНТЫ КЛАССИКИ И НАСЛЕДИЕ ПЛАТОНА

Учитывая исключительную природу основного учения и благой вести христианства, можно утверждать, что оно распространилось из своего кро­хотного галилейского центра с потрясающей скоростью, охватив в конце концов весь западный мир. После смерти Иисуса, всего поколение спустя, его последователями в рамках их новой веры был создан новый религиозно-интеллектуальный синтез. Сама же вера не только подвигала многих на часто опасную миссию — нести эту веру окружающим язычникам, но и охотно шла навстречу религиозно-философским устремлениям урбанизированной и умудренной мировой империи, в конечном счете приводя эти устремления к желаемой цели. Однако самовосприятие христианства как мировой религии во многом объясняется его отношением ко всему эллинистическому миру в целом. В то время как заявления христианства о своей религиозной универ­сальности восходят к иудаизму, и универсальность его воздействия (успеш­ное распространение), и универсальность его философии во многом были обязаны греко-римскому историческому окружению. Первые христиане вовсе не считали случайным, что Воплощение произошло в исторический мо­мент слияния воедино иудейской религии, греческой философии и Римской Империи.

Особенно знаменательно то, что ближе всех к Иисусу оказались не галилейские евреи, а Павел — римский гражданин из греческого культурного ок­ружения, который, по сути дела, и подвиг христианство на вселенскую мис­сию. Хотя практически все ранние христиане были иудеями, в результате лишь относительно небольшое их число приняло христианство. В итоге новая религия имела большой резонанс и успех во всем обширном эллинис­тическом мире3. Евреи давно ждали Мессию, но они ожидали увидеть ско­рее политического главу, царя,— каким был в древности царь Давид,— кото­рый установил бы верховное главенство Израиля над миром, или же величественного князя духа — «Сына человеческого», который в драматичес­ком конце времен явится с небес, осиянный ангельской славой. Они не ждали аполитичного, не воинственного, откровенно «человечного», страда­ющего и умирающего Иисуса. Кроме того, хотя евреи осознавали, что их особые отношения с Богом чреваты важными последствиями для всего чело­вечества, иудейская религия носила явно выраженный националистический и сепаратистский характер: свет сходился почти единственно на народе изра­ильском. Подобные настроения появились и среди тех ранних христиан-ев­реев, которые возражали против принятия неевреев в религиозную Общину до тех пор, пока не пробудится весь Израиль. В то время как иерусалимские христиане под началом Иакова и Петра продолжали еще некоторое время требовать соблюдения традиционных иудейских правил, запрещавших со­вместные трапезы, тем самым стремясь вписывать новую религию в старые рамки иудаизма,— Павел, невзирая на сильное противодействие, уже про­возглашал повсеместное наступление христианской свободы и надежду на спасение — как для евреев, живущих по иудейскому закону, так и для языч­ников, живших без него. Все человечество должно и имеет право принять веру в божественного Спасителя. В этом первом разногласии, затрагивав­шем основы вероучения, универсализм Павла одержал верх над извечной ссылкой иудаизма к своей исключительной избранности, причем споры эти получили большой отклик в классическом мире.