История западного мышления

Когда крупнейшие мыслители и писатели прошлого употребляли слово «чело­век» (man) и другие обобщающие слова мужского рода для обозначения челове­ческого рода в целом — например, «The Descent of Man» («Происхождение человека») Дарвина (1871), или «De hominis dignitate oratio» («Речь о достоинстве человека) Пико делла Мирандола (1486), или «Das Seelenproblem des modernen Menschen» («Духовная проблема современного человека») Юнга (1928),— то смысл этого понятия был полон крайней неясности. Обычно представляется очевидным, что писатель, использующий подобное выражение в контексте тако­го рода, имеет в виду весь род человеческий, а отнюдь не одних только предста­вителей мужского пола. Вместе с тем, из общей картины, на фоне которой и появляется данное слово, явствует также, что этим понятием принято обозна­чать (как прямо, так и косвенно) преобладающие мужские очертания — какими они видятся этим авторам — сущностной природы самого человека и всех челове­ческих дерзаний. Если мы намереваемся понять отличительный характер запад­ной культурной и интеллектуальной истории, то следует отдавать себе полный отчет в этой сдвинутой и устойчиво-двусмысленной манере выражения, вбираю­щей оба рода, но ориентированной прежде всего на мужской. Подразумеваемый чисто мужской смысл таких понятий вовсе не случаен — пусть он и остается чаще всего неосознанным. Если бы в настоящем исследовании мы задались целью представить традиционный западный образ мыслей и деяний, неизменно и неус­танно пользуясь нейтральными в отношении рода выражениями — такими, как «род человеческий», «человечество», «люди», «личности», «женщины и мужчи­ны» и «человеческое существо»* (наряду с парными местоимениями: «она или он», «его или ее»),— вместо тех слов, которые надлежало бы употребить в дей­ствительности-man, anthropos, andres, homines, der Mensch и т.д.,— то ре­зультат подобных стараний был бы вполне сравним с трудами какого-нибудьсредневекового историка, который, упоминая о взглядах древних греков на бо­жественные силы, сознательно вставлял бы слово «Бог» везде, где сами греки сказали бы «боги», «исправляя» таким образом словоупотребление, которое могло бы ненароком поранить и оскорбить средневековый слух.

* В оригинале: «humankind», «humanity», «people», «persons», «women and men», «human being».— Примеч. пер.

Моей целью в этом историческом повествовании было проследить за эволю­цией западного мировоззрения по мере того, как происходило его становление внутри основного течения западной интеллектуальной традиции, и я постарал­ся, насколько это было возможно, проследить за ней как бы с постепенно рас­крывающейся перспективы сомой традиции. Тщательно отбирая и чередуя внутри повествовательного констинуума особые слова и выражения, пользуясь идиома­ми только одного — современного английского языка, я попытался уловить и передать дух каждого из наиболее крупных течений, влившихся в эту традицию. Поэтому-то — во имя исторической верности — в настоящем повествовании и употребляются, где это уместно, определенные английские понятия и выраже­ния — такие, как «человек», «человечество», «современный человек»*, «человек и Бог», «место человека в космосе», «отделение человека от природы» и тому по­добное,— когда они призваны отразить дух и характерный стиль рассуждений рассматриваемой типичности или эпохи. Избегать подобных речевых оборотов в данном контексте означало бы попросту выхолащивать историю западного мыш­ления и представлять в неверном свете его основополагающий характер, внося к тому же изрядную путаницу в эту историю.