История западного мышления

Таким образом, оборотной стороной открытости и расплывчатости по­стмодернистского сознания является отсутствие какого-либо твердого осно­вания для мировоззрения. И внутренняя, и внешняя реальности стали неве­роятно разветвленными, многомерными, податливыми и безграничными, словно бы давая возможность проявиться и мужеству, и творчеству, но вместе с тем вселяя тревогу и смятение перед лицом нескончаемого реляти­визма и экзистенциальной конечности. Столкновения субъективных пози­ций, острейшее осознание культурной раздробленности и исторической от­носительности любого знания, навязчивое чувство неопределенности и всеобщего распада, плюрализм на грани удручающей бессвязности — из всего этого и складывалось «состояние постмодерн». Даже говорить о субъ­екте и объекте как о раздельных сущностях — уже значило брать на себя слишком много.

По мере того как волна постмодернистского мышления поднималась все выше, поиски человеком космического смысла становились уделом герме­невтических изысканий, порою обескураживающих своей вольностью: чело­век, которому выпало родиться в эпоху постмодерна, оказался в такой все­ленной, смысл которой отличается необыкновенной открытостью, но, вместе с тем, лишен любого основания.

Из всего множества факторов, совокупность которых породила такую ин­теллектуальную ситуацию, вывести наружу наиболее радикальные по скепти­цизму эпистемологические течения в постмодернистском мышлении удалось языковому анализу, причем именно эти течения наиболее четко и осознан­но отождествляли себя с «постмодернизмом». И снова это направление обязано своим развитием множеству источников: проводившемуся Ницше анализу проблематичных отношений языка к действительности, семиотике Ч. С. Пирса, согласно постулатам которой любая человеческая мысль неиз­бежно облечена в знаки; лингвистике Фердинанда де Соссюра, постулиро­вавшей произвольность связей между словом и предметом, знаком и означа­емым; анализу языкового структурирования человеческого опыта Витгенштейна; экзистенциалистско-лингвистической критике метафизики Хайдеггера; лингвистической гипотезе Эдварда Сепира и Б. Л.Уорфа каса­тельно того, что язык формирует восприятие действительности ровно в той мере, в какой действительность формирует язык; генеалогическим исследо­ваниям Мишеля Фуко в области социального конструирования знания; и деконструкционизму Жака Деррида, бросающему вызов всяким попыткам ус­тановить для текста некий незыблемый единственный смысл. Исходом нескольких таких влияний, в частности, в современных академических кру­гах, стало динамичное распространение такого взгляда на человеческое зна­ние и умение рассуждать, который придает крайне относительный характер человеческим притязаниям на высшую и неколебимую истину и который, тем самым, побуждает к деятельному пересмотру характера и целей интел­лектуального анализа.