История западного мышления

Однако такую концепцию действительности, неизмеримо расширяющую горизонты фантазии, не так-то легко было увязать с позитивистской сторо­ной современного мышления. Чужда научному складу ума оказалась и свой­ственная романтизму открытость трансцендентным измерениям опыта, и свойственная ему враждебность по отношению к приписываемому науке ра­ционалистическому редукционизму и к ее притязаниям на объективную оп­ределенность. С течением времени то противоречие, которое в средние века выступало как противоречие между разумом и верой, а в начале Нового вре­мени обернулось противоречием между светской наукой и христианской ре­лигией, ныне приняло более расплывчатую форму противостояния междунаучным рационализмом с одной стороны, и многоликой гуманистической культурой романтизма с другой, причем последняя вобрала в себя целый спектр религиозных и философских воззрений, отныне вольно вливавшихся в литературную и художественную традиции.

РАСКОЛОТОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Так как оба направления в западном мышлении одновременно и с равной глубиной отвечали на общие настроения времени и вместе с тем были совер­шенно несовместимы друг с другом, то следствием этого стало достаточно сложное расщепление внутри западного мировоззрения. Поскольку совре­менный тип мышления испытал на себе огромное воздействие романтическо­го сознания, а отчасти был с ним отождествлен, тогда как притязания науки на истину по-прежнему оставались в силе, то современный человек испыты­вал, по существу, непреодолимое чувство собственного раздвоения между разумом и душой. Один и тот же человек мог восхищаться, допустим, и Блейком, и Локком, однако каждым — совершенно по-разному. Эзотери­ческое видение Йитсом истории едва ли увязывалось с той историей, кото­рую преподавали в университетах. Идеалистическая онтология Рильке («Мы — пчелы незримого») вряд ли легко вписалась бы в представления официальной науки. А мировоззрение, например, Т. С. Элиота, столь от­кровенно современное и оказавшее большое влияние на умы, стояло тем не менее гораздо ближе к Данте, чем к Дарвину.

Поэты-романтики, религиозные мистики, философы-идеалисты и пред­ставляющие контркультуру психоделисты наперебой заявляли о существова­нии других реальностей (а нередко и подробно описывали их), кроме мате­риальной, и всячески доказывали, что онтология человеческого сознания резко отличается от онтологии традиционного эмпиризма. Но, стоило толь­ко зайти речи о том, чтобы обозначить границы основной космологии, и становилось ясно, что центр тяжести современного Weltanschauung* по-прежнему определяется светским научным мышлением. Ибо, не получив единогласного подтверждения, откровения романтиков не могли преодолеть своей очевидной несовместимости с общепринятыми истинами научных на­блюдений, этой отправной точки современной веры. У сновидца не было той благоуханной розы, осязаемой и зримой, при помощи коей он мог бы доказать всем истинность своего сновидения.