|
Трудно здесь не заметить, что он выражается совершенно как Уильям Джемс: <Я верю, что мир управляется могущественной и мудрой волей, - это я вижу или, скорее, чувствую, и это мне важно знать. Но вечен этот мир или сотворен? Есть ли единое начало всех вещей? Или их два, или несколько, и какова их природа? Не знаю - и что мне за дело? Я не хочу этих праздных вопросов, которые, может быть, щекочут мое самолюбие, но бесполезны в жизни и превосходят мой разум>323. Или еще: <Я хочу узнавать лишь то, что полезно в жизни. Догматами же, не влияющими ни на поступки, ни на нравственность, которые тревожат столько людей, я нимало не озабочен>324. Наконец, Жан-Жак - сознательный имманентист (это слово я также понимаю в самом общем смысле, как выражение глубинной тенденции, а не той или иной особенной системы). Только в спонтанных всплесках природы, только в потребностях чувства, только в непосредственном опыте может, как он думает, явиться человеку Бог. Тем самым и объективное откровение сверхъестественной истины, и вера в догматы - для него ничто. <Легко ли, натурально ли представить, - вопрошает он, - чтобы Бог изыскивал Моисея для разговора с Жан-Жаком Руссо?>325 И тогда этот антирационалист (фатально, ибо ему нечего противопоставить, кроме чувства), исполненный софизмов ложного рассудка, декларативно им отвергаемого, отрицает таинства веры, поскольку <все это никакие не таинства>, а просто <ясные и ощутимые нелепости, очевидная ложь>326. <Признаюсь Вам даже, - пишет он в письме, где содержится апология религиозного чувства и естественного христианства, - что любые определения в делах веры кажутся мне лишь какими-то узами неправды, фальши и тирании>327. Что касается нравственного поведения, каждому совершенно достаточно его совести и нет никакой нужды в помощи и в наставлении - божественных или человеческих, - чтобы просвещать и исправлять ее. Всякая <гетерономия> исключена! Совесть - не только ближайшее правило наших свободных решений, действовать наперекор которой ни в коем случае не дозволено - она непогрешима, непосредственно открывает божественные прорицания, исходящие из субстанциальных глубин нашего сердца. <Я предпочитаю обращаться к этому неподкупному судии внутри меня, не попускающему ничего дурного и не осуждающему ничего хорошего, который никогда не ошибается, если обратиться к нему чистосердечно>328. Было замечено, что Жан-Жак весьма усердно советовался с этим <божественным инстинктом>, с этим <непогрешимым судией добра и зла, делающим человека подобным Богу>, когда бросал своих детей. Нет, он не преминул <исследовать> это дело <согласно законам природы, справедливости и рассудка, и еще согласно законам той чистой, святой, вечной, как ее Творец, религии, которую люди запятнали> и т.д. <Такое решение дела, - продолжает естественный человек, - показалось мне таким хорошим, таким разумным, таким законным>... <Если я и ошибся в итоге, нет ничего поразительней, чем душевное спокойствие, с которым я это делал>329... Дидро говорил ему: <Я хорошо знаю: что бы вы ни сделали, у-вас всегда будет разрешение от совести>. — 177 —
|