|
На деле, следовательно, его единственным критерием было следование похотям, чувство сродства, всеопределяющие всплески чувств. Иначе говоря, он судит с точки зрения своего желания per ordinem ad appetitum53*, a не с точки зрения действительности. <Истина, мне известная, - пишет он дону Дешану, - или то, что я за нее принимаю, весьма приятна>316. К несчастью, интеллект даже в нем с таким трудом отказывается от своих основных требований, что, при всем при этом, не может не замечать недостаточности подобной аргументации. Отсюда примечательная лазейка для сомнения, которую Руссо, как и Кант, всегда держит на заднем плане своей философской веры. Когда сомнение становится слишком очевидным, он укрывается в теорию утешительной иллюзии: <Если бы Безмерного Существа, о котором печется мое сердце, и не существовало, все же было бы хорошо непрестанно печься о Нем, чтобы лучше владеть собой, стать сильнее, счастливее и мудрее>317. <Я хочу жить добрым человеком и добрым христианином, - говорил он г-же д'Эпине, - потому что хочу умереть спокойно, потому что, кроме прочего, это чувство нисколько не мешает мне жить и дает мне сладостное для меня понятие о надежде после кончины... Иллюзия? - быть может, но другую иллюзию, утешительней, я принял бы, если бы таковая была>318. Теория эта по справедливости кажется нелепой, но с такой психологией, как у Жан-Жака, трудно избежать ее. <Он никогда не достигал небес истины, приводящих в смятение и страх... Для него главное - не объективность веры, а успокоительная уверенность, которую он в ней находит>319. Если человек таков, если он всерьез погружает свое сердце в грезы и химеры, услаждающие воображение320 и на его взгляд <прекрасно только то, чего нет>, вполне <приятный> вымысел должен для него возрасти в цене и, в конце концов, стать на практике почти столь же достоверным, как и все то, истина чего ему известна. Угодно ли наклеить ярлык? Скажем, что Жан-Жак, как и Лютер, - совершенный, законченный, чистый образчик антиинтеллектуализма в религиозной мысли. Был он и прагматистом321, разумея под этим его чувства и тенденции (я не навязываю тем самым Руссо теоретических взглядов прагматистов нашего времени). Только <практические истины> интересуют его - иначе говоря, он желает истины не ради нее самой (ее он скорее боится - страшится, что найдет ее <холодной>), а только в отношении к благу человека, к тому, что дает цену человеческой жизни. <Он любит не столько метафизическую истину, сколько нравственную>322. — 176 —
|