Тошнота

-- "В чем дело? Это козырь, он с него пошел". -- "Не знаю, не видел..." --

"Как это не видел, я пошел с козыря". -- "Ладно, стало быть, козыри черви".

Напевает: "Козыри черви, козыри черви-червяки". Говорит: "Это что еще за

штуки, мсье? Это что еще за штуки? Беру!"

И снова молчание -- в глотке привкус сладковатого воздуха. Запахи.

Подтяжки.

Кузен встает, сделал несколько шагов, заложил руки за спину, улыбается,

поднял голову, откинулся назад, опираясь на пятки. И в этой позе заснул. Вот

он стоит, покачивается. С лица не сходит улыбка, щеки трясутся. Сейчас он

упадет. Он отклоняется назад, все круче, круче, лицо его задрано к потолку,

но в ту минуту, когда он уже готов упасть, он ловко хватается за край

стойки, восстанавливая равновесие. И все начинается снова. С меня хватит, я

подзываю официантку.

-- Мадлена, будьте добры, поставьте пластинку. Ту, которую я люблю, вы

знаете: "Some of these days"(_8).

-- Сейчас, только, может, эти господа будут против. Когда они играют,

музыка им мешает. А впрочем, ладно, я их спрошу.

Сделав над собой чудовищное усилие, поворачиваю голову. Их четверо.

Мадлена наклоняется к багровому старику, у которого на кончике носа пенсне с

черным ободком. Прижимая карты к груди, старик смотрит на меня из-под

стекол.

-- Пожалуйста, мсье.

Улыбки. Зубы у него гнилые. Красная рука принадлежит не ему, а его

соседу, молодчику с черными усами. У этого усача громадные ноздри, таких

хватило бы накачать воздуха для целой семьи, они занимают пол-лица, а дышит

он ртом, при этом слегка отдуваясь. Еще с ними сидит молодой парень с песьей

головой. Четвертого игрока я разглядеть не могу.

Карты падают на сукно по кругу. Руки с кольцами на пальцах подбирают

их, царапая коврик ногтями. Руки ложатся на сукно белыми пятнами, на вид они

одутловатые и пыльные. На столик падают все новые карты, руки снуют взад и

вперед. Странное занятие -- оно не похоже ни на игру, ни на ритуал, ни на

нервный тик. Наверно, они это делают, просто чтобы заполнить время. Но время