посредством которых сами они изменили море и поля вокруг Бувиля. Так с помощью Ренода и Бордюрена они подчинили Природу -- вовне и в самих себе. На этих темных полотнах передо мной представал человек, переосмысленный человеком, и в качестве единственного его украшения -- лучшее завоевание человечества: букет Прав Человека и Гражданина. Без всякой задней мысли я восхищался царством человеческим. Вошли господин с дамой. Они были в трауре и старались казаться незаметными. Потрясенные, они застыли на пороге зала, господин машинально обнажил голову. -- Вот это да! -- взволнованно произнесла дама. Господин первым обрел хладнокровие. -- Целая эпоха, -- почтительно произнес он. -- Да, -- сказала дама, -- эпоха моей бабушки. Они сделали несколько шагов и встретились взглядом с Жаном Парротеном. Дама разинула рот, но муж ее не был гордецом: вид у него стал приниженный, на него, наверно, не раз устремляли устрашающие взгляды и выпроваживали за дверь. Он тихонько потянул жену за рукав. -- Посмотри вот на этого, -- сказал он. Улыбка Реми Парротена всегда ободряла униженных. Женщина подошла и старательно прочитала: "Портрет Реми Парротена, профессора Медицинской школы в Париже, родившегося в Бувиле в 1849 году, кисти Ренода". -- Парротен, член Академии наук, -- сказал ее муж, -- написан членом Французской академии Ренода. Это сама История! Дама кивнула головой, потом поглядела на Великого Наставника. -- Как он хорош! -- сказала она. -- Какое у него умное лицо. Муж широким жестом обвел зал. -- Это все они и создали Бувиль, -- просто сказал он. -- Хорошо, что их всех соединили здесь, -- сказала растроганная дама. Мы были трое рядовых, маневрировавших, как на плацу, в этом громадном зале. Муж, который из почтительности беззвучно посмеивался, кинул на меня — 108 —
|