Сократ

Сам он в беседах стремился к истине и добродетели. Но его отношения с собеседниками не таковы, чтобы от­вечать за них. «...Никогда и ни с кем,— подчеркивает он,— я не соглашался вопреки справедливости — ни с теми, кого клеветники мои называют моими учениками, пи еще с кем-нибудь» (Там же).

Обычно вопрос об ответственности «учителя» за прак­тически-политические дела его «учеников» возникает с некоторым запозданием, когда уже нет фактической воз­можности привлечь его к посюстороннему суду. И вопрос этот, за редким исключением, обсуждается теоретически, а не уголовно-процессуально. Случай с Сократом относит­ся к такому редкому исключению, когда «учитель» был привлечен к реальному суду. В этом деле афиняне проя­вили большую оперативность, если не сказать спешку. К сожалению, к моменту сократовского процесса уже не было в живых именно тех «учеников», за кого приходилось держать ответ. Видимо, сеть какая-то внутренняя необходимость, чтобы в такого рода делах кто-то из ос­новных действующих лиц — «учитель» или «ученики» — отсутствовал. Но и то, что было, весьма поучительно. Уйди Сократ из жизни без помощи суда, Алкивиад и Критий были бы, пожалуй, зачислены потомками в ряды сократствующих политиков.

Оказавшись перед судом, Сократ мог, конечно, отме­жеваться от «невыгодных» и одиозных «учеников» типа Алкивиада и Крития и сослаться на более благополуч­ные примеры. Но это было бы непоследовательно, неприн­ципиально. Подобная конъюнктурность была ему чужда. Он в принципе отверг ответственность философа за прак­тические последствия его философии. И форма, в какой он это сделал,— мол, он не «учитель», у него не было «учеников» и вообще не «учил» и т. п.,— не должна нас вводить в заблуждение относительно сути дела. Данная форма, выбранная Сократом, диктовалась тогдашними представлениями о тесных, личных отношениях, которые имеют место между «учителем» и «учениками». Кроме того, Сократу было важно вообще отмести от себя припи­сываемое ему амплуа софиста, поскольку именно они тогда выступали в качестве частных учителей мудрости. В этой связи Сократ и обратил внимание судей на то, что он вел свои беседы открыто и своим собеседникам гово­рил то же, что и всем остальным афинянам,— публично и не скрывая своих мыслей.

В деле Сократа, абстрактно говоря, и обвинение и за­щита могут найти много аргументов в подкрепление сво­ей позиции, поскольку сами эти позиции в рассматривае­мом случае оказались радикально различными и непри­миримыми. Политическая подоплека процесса против Сократа как носителя и пропагандиста антидемократиче­ских воззрений предопределяла тенденциозность трактов­ки обвинителями тех или иных — реальных или мни­мых — сократовских поступков и высказываний. Из дол­гой, семидесятилетней жизни, прожитой открыто, на лю­дях, можно надергать материалу и не на один процесс, В этом нечистоплотном деле противники Сократа прояви­ли незаурядное мастерство. Все напряжение сократовских антитез («знающий—познающий», «мудрец—невежда», «справедливое — несправедливое» и т. п.) было организа­торами антисократовского дела огульно и фальсификатор­ски перенесено в плоскость политическую и представле­но как прямое проявление враждебности философа к афинскому демосу и полису. Играя на предрассудках я инстинктах афинян, обвинители избрали надежный путь к осуждению Сократа.