Сократ

Обвинительные речи, судя по всему, должны были конкретизировать расплывчатые пункты обвинения, отра­женные в жалобе. В ходе подобной конкретизации ста­рые, более абстрактные пункты обвинения «доказыва­лись» путем их более определенной переформулировки. При этом обвинители, как, впрочем, и подсудимый, апел­лировали в своих выступлениях к знанию, осведомленно­сти судей о фактической стороне обсуждаемых вопросов; видимо, такая осведомленность суда делала излишним за­слушивание свидетелей (обвинения или защиты) и т. п. Речь шла не об установлении каких-то новых и неизве­стных фактов, но, скорее, об интерпретации с точки зре­ния афинского правопорядка ряда широко известных сре­ди афинян обстоятельств сократовской жизни и деятель­ности.

Конкретизируя прежние пункты жалобы, обвинители по существу формулировали новые обвинения против Со­крата. Этот недопустимый, по более поздним европей­ским представлениям, выход на суде за рамки и формулировки обвинительной жалобы считался правомерным и нормальным для афинского процесса.

Так, пытаясь доказать «безбожие» Сократа, Мелет па суде огульно приписывал ему утверждение о том, что «Солнце — камень, а Луна — земля». В подобном отри­цании божественной природы небесных тел были повин­ны, по представлениям афинского демоса, вообще все «со­фисты», без различия их позиций и воззрений. Зная это предубеждение афинских судей против всей плеяды мудр­ствующих безбожников, Мелет, не утруждая себя тонко­стями доказательства предъявленных им обвинений, про­сто аттестует Сократа в качестве одного из таких «софи­стов». Вспомним, что «софистом» считался и обвиненный ранее афинянами в безбожии натурфилософ Анаксагор, чьи космологические взгляды были Мелетом приписаны на суде Сократу.

По поводу этой крайне вольной манеры обоснования обвинений в безбожии Сократ резонно замечает своему обвинителю: «Анаксагора, стало быть, ты обвиняешь, друг мой Мелет, и так презираешь судей и считаешь их столь безграмотными, что думаешь, будто им неизвестно, что книги Анаксагора из Клазомен переполнены такими утверждениями? А молодые люди, оказывается, узнают это от меня, когда могут узнать то же самое, заплативши в орхестре самое большее драхму, и потом осмеять Сокра­та, если он станет приписывать себе эти мысли, к тому же еще столь нелепые!» (Платон. Апология Сократа, 26 d-е).

Не более состоятельной была мелетовская попытка доказать «безбожие» Сократа ссылкой на его «даймоний». Сократ обратил внимание судей на внутреннюю противо­речивость подобного доказательства: его безбожие обосно­вывается тем, что он признает знамения богов (демонов, гениев). «Итак,— резюмирует Сократ на суде в полемике с Мелетом свои доводы против этого пункта обвинения,— если гениев я признаю, с чем ты согласен, а гении — это некие боги, то и выходит, как я сказал: ты шутишь и предлагаешь загадку, утверждая, что я не признаю богов и в то же время признаю их, потому что гениев-то я признаю. С другой стороны, если гении — это как бы по­бочные дети богов, от нимф или от кого-нибудь еще, как гласят предания, то какой же человек, признавая детей богов, не будет признавать самих богов?» (Там же, 27 d).